Серебряные крылья
Шрифт:
проскакивают истребители.
— Внимание, в воздухе «мессеры»! В воздухе «мессеры»! — непрерывно информирует наземная
станция.
Штурмовики медленно переваливают линию фронта, заходят на цель.
— Я Вася Гамаюн, орелики, за мной! — слышится бас знакомого штурмовика.
— Еще заходик, еще разок, орелики, за мной! — грохочет Гамаюн.
В эфире шум, крики, сплошной гвалт. И только бас Гамаюна перекрывает всех.
— За Родину, еще заходик, за Родину!
«Мессеры»
как трудно сдержать натиск «мессеров». А они уже атакуют левого штурмовика, и Мовчан устремляется
вниз. Очередь, вторая, фашист падает, но и самолет ведомого командира эскадрильи горит. Черный
шлейф дыма отвесно спускается вниз...
Два «мессера» заходят в атаку справа.
— Атакую, не отрываться! — кричу своему ведомому Ивану Гришину.
«Як» устремляется вниз. Резко растет, увеличивается в прицеле «мессершмитт». Очередь — мимо!
«Мессершмитт» уходит вниз и идет бреющим возле шоссейной дороги.
«Не уйдешь!» И я снижаюсь за фашистом. Но стрелять тяжело — мимо с огромной скоростью
проносятся телеграфные столбы. «Мессершмитт» идет на высоте 100—200 метров.
Гашетки нажаты: мой «як» вздрагивает и сноп огня вырывается из носовой части фюзеляжа. Пули
и снаряды летят в цель, а через несколько секунд «мессершмитт» взрывается рядом с дорогой.
— Орелики, курс девяносто, топаем домой. Молодцы, хорошо поработали! — не унимается Вася
Гамаюн.
И неприязнь к этому рыжеволосому забияке совершенно проходит. Ведомый — Гришиа — рядом,
мы идем вместе с группой, вот-вот перескочим линию фронта. Настроение хорошее. Молодец все же
Гамаюн. Ему с земли приказывают прекратить огонь, а он уговаривает генерала Каманина разрешить
поработать: «Не везти же боеприпасы в Дубно». И командир 5-го гвардейского корпуса соглашается.
На какой-то волне фашисты информируют своих летчиков: «Внимание, внимание! В воздухе
Покрышкин, в воздухе Покрышкин!»
Мы переводим дух — линия фронта под нами, А на нас со снижением идет восьмерка «кобр». Это
покрышкинцы отсекают от нас прицепившихся «мессеров». Стремительная атака — и небо пустеет.
«Мессеров» словно ветром сдуло.
Впереди и сзади идут восьмерки штурмовиков, идут домой усталые, но довольные. Трудно в день
выполнить несколько таких полетов. Со штурмовиками по четыре — шесть истребителей. Много и не
надо. Поле боя постоянно прикрывается нашими самолетами.
А навстречу мчат шестерки и восьмерки новых бомбардировщиков, которые бросают
смертоносный груз на врага.
И линия фронта дрогнула, начала изгибаться,
успевали стирать и вновь наносить красно-синюю линию фронта на наших картах-пятикилометровках.
Это было настоящее большое наступление.
Вспомнилась наступательная операция начала сорок третьего года. Снег потемнел тогда от работы
штурмовиков и артиллерии, но линия фронта нехотя передвинулась всего на 4—5 километров и замерла.
А сейчас войска стремительно вышли к Западному Бугу, форсировали его и устремились к
Польше. Там Висла и Сандомирский плацдарм, там граница...
В столовой вечером шумно. Молодежь веселится. Каждый мог не вернуться с задания. Но он
вернулся, поэтому радуется. Радуется жизни, друзьям, победам. Мы сидим рядом с Гамаюном.
— Так это ты прикрывал? Молодец! — Гамаюн улыбается широко, открыто, просто. — Молодец!
— Ты поменьше крутись, если в воздухе «мессеры», — отвечаю летчику.
— Ничего, выдержишь, а мне не хочется бомбы впустую бросать, — уже серьезно говорит
Гамаюн.
— Мы ж потеряли одного из-за этого, — настаиваю я на своем.
Мы уже не враги, что нам делить, двум старшим лейтенантам? Еще летать да летать вместе.
Я восхищаюсь его смелостью, отвагой, бесстрашием.
Наши летчики тоже отличились в последних боях. Росляков за эти дни сделал пятнадцать боевых
вылетов и сбил три самолета. Гугнин, Артемьев, Рыбалка и Клюев тоже имели победы.
Виталий сопровождал Ил-2, и четверка «яков» встретилась с шестеркой «мессеров». Из них только
троим удалось уйти. Остальные фашисты остались на Львовщине. Один Ил-2 гитлеровцам удалось
подбить, но он произвел посадку на своей территории.
Николай Гугнин встретил четырнадцать ФВ-190. Бой был исключительно трудный, но потерь ни
истребители, ни штурмовики не понесли. Один же из стервятников нашел здесь могилу.
Шестнадцатого июля Гугнин выполнил семь боевых вылетов, провел пять боев, уничтожил три
самолета врага. Неизменно уравновешенный и скромный Гугнин считался лучшим командиром
эскадрильи. Его ведомые умело перенимали, опыт и хорошо дрались в воздухе.
Однажды командир полка Росляков поставил нам с Гришиным задачу вскрыть передвижение
немецких войск на участке Львов, Перемышль, сфотографировать скопление войск и аэродром «Цунюв».
Я прикинул расстояние. Горючего не хватало.
Я знал, что Росляков до назначения к нам работал старшим штурманом дивизии. Уж кому, как не
штурману, понимать толк в расчетах.
— Что, далековато? — улыбнулся Росляков.