Шамбала

Дмитриева Алина

Что они обещают? Равенство, правду, свободу. А что еще они могут сказать?

Каждого кандидата показывают отдельно. Они улыбаются и дружелюбно машут руками; а я чувствую только злобу, растущую где-то в районе легких. На экране появляется Герб Белой Земли и слышатся вступительные ноты гимна. Вырванные видеокартинки сменяют один другой. Это люди семи провинций. Они положили руки на сердца и с самозабвением напевали слова:

Мы – люди чистой земли,

Мы – мирные жители

Белой страны.

И бьются сердца ради крыльев небес,

Что приведут нас к миру чудес.

Стань вечной, земля наших предков,

Славься светлое имя страны.

Трудитесь, союзы квиритов!

Трудитесь во имя Балкревии!

Дружба народов есть сила Отчизны,

Мы следуем этой дорогой всегда.

Семьи живут во имя свободы,

Цвети, родная моя Сторона!

Хор скрипок умолк. Флаг из трех равных полос – красной, желтой, белой – растворился в черноте экрана. Началось низкоинтеллектуальное ток-шоу.

Как будто меня окунули в Союзные времена – времена Сталина и Ленина. Здесь все сквозило социализмом, из которого и родилась наша собственная система.

– Почему «Балкревия»? – спросила у Герда.

– Старое название. Еще до Союза.

Еще несколько минут мы стояли в молчании, напротив помпезных дверей тяжелого дуба, прежде чем часовые их распахнули. Группа высокопоставленных лиц покидала круглый стол, поправляя свои фешенебельные галстуки и манжеты. В руках многие несли кейсы или кожаные портмоне. Впрочем, лица их не блистали задатками интеллекта.

Капитан жестом подозвал нас к себе. Видимо, он восседал в центре недавней процессии.

– Прошу оставить нас одних, – эхо голоса разнеслось по огромному залу с высокими расписными потолками.

Лицо капитана сосредоточилось на моем; он внимательно вглядывался в каждую клеточку моего существа, будто выискивал нечто, ему необходимое.

Я попробовала вообразить себе, какого это: жить так, как описывается в старых книгах, привезенных из Европы нашими далекими предками? Какого спать на пуховых перинах, есть серебряными ложками и носить изысканные туалеты? Нет уж, моего воображения не хватает, чтобы увидеть нечто большее, чем то, что видела все эти годы.

Я уловила в воздухе запах одеколона – весьма приятного и наверняка чудовищного дорогого. Что заставило этого капитана ступить на этот скользкий путь служения Правителю? Сделка с совестью?

– Вчера мне довелось стать невольным свидетелем уличных разборок, не так ли? – он снова взглянул на меня и продолжил расхаживать взад-вперед. У меня рябило в глазах от зеленой обивки бархатных кресел. – Проявлялось явное неподчинение закону Правительства. Согласно установленному порядку, мятежники

обязаны добровольно трудиться во благо государства в течении десяти дней и еще двадцать провести в условном заключении, где также обязуются выполнять некоторые общественные работы. – Я уставилась в окно – это песню мы все знали наизусть, ничего нового она не сулила. – Однако накануне вы предложили мне весьма достойную замену, – он уставился на Герда, – в лице талантливой преемницы Штарк, – он порылся в каких-то документах и извлек белый лист. – Кара Штарк – самородок, владеющий тремя языками и наукой секретариатства. – Пораженная до самых глубин сознания, я пыталась заставить себя не смотреть на Герда. События не были синхронны, и отъезд Кары никак не мог быть связан с моим проступком. – Я вызвал вас, чтобы сообщить вам именно это. Народ пытлив. Он задает вопросы. Но все очевидно: око за око.

Подташнивало от запаха его одеколона. Хотелось поскорей выйти оттуда.

– Означает ли это нашу свободу? – спросил Герд.

– Разумеется. Я бы мог привлечь… – он сощурился, обращаясь: – как вас зовут?

– Армина.

– Я бы мог привлечь Армину, ибо явился свидетелем ее осведомленности в иных языках…

– Мой немецкий довольно скуден, – не удержалась я.

– И все же он имеет место быть, – время от времени поглядывая на меня, произнес капитан. Теперь у меня рябило в глазах от его выглаженного синего галстука. – Кара ваша сестра?

– Да, – солгала я.

– Поразительная девушка. Просто поразительная… – мямлил капитан. – Прекрасная кандидатура для Метрополя. У вас талантливые воспитанницы, Штарк.

– Благодарю, – сухо ответил тот.

Почему он не назвал нас дочерьми, согласно давно выработанной легенде? Меня насторожили реплики капитана. Он говорил это все не просто так… О, черт нас всех подери! Он комитетник! Почему я не додумалась до этого раньше! Как я могла этого не увидеть?! Я всегда чую комитетников, чую с первого взгляда, с первого вздоха. Комитетников посылают в нашу провинцию много лет, и много лет они рыскают здесь, как ищейки, в поисках несовершенных преступлений.

Они завербовали Кару. Она не могла просто покинуть Ущелье. Более веской и неоспоримой причины не найти. Теперь она одна из них, и виной тому – капитан. Капитан и чертов Герд.

Перехватило в горле.

– А вы, Армина? – он все вглядывался в мое лицо. – Вам знакома этика, знакомства на «вы» в знак уважения… – он нес какую-то чушь, а, может быть, это я сходила с ума, одурманенная запахами этих бесконечных зеленых кресел и его одеколоном.

– А я тебя… Я вас не уважаю, – выпалила я.

Меня жутко мутило, словно опоили зельем. Казалось, что вот-вот рухну прямо на этот роскошный ковер, такой же зеленый, как и все тут кругом.

Мой ответ рассмешил его; зато Герд был в ужасе, я чувствовала, как он ненавидит меня, и как ярость его невидимыми щупальцами подбирается к моему горлу.

Капитан быстро собрал стопку бумаг, поднялся из-за стола и доброжелательно улыбнулся.

– Впредь придерживайтесь закона во имя нашего Правителя, – и быстро покинул помещение через другую дверь.