Шерлок Холмс и доктор Джекил
Шрифт:
— Орудие убийства у вас здесь? — спросил Холмс.
Ньюкомен пошарил среди кучи бумаг на столе и вытащил крепкий деревянный цилиндр длиной, быть может, чуть менее полуметра, с железным наконечником на одном конце. Другой конец был расколот. Холмс взял улику и внимательно её изучил.
— Узнаёте, Уотсон? — обратился он ко мне.
— Определённо похоже на трость, которой Хайд угрожал нам у Штюрмера.
— Это она и есть. Несомненно, она раскололась в результате яростного удара. Думаю, мы можем безошибочно считать её орудием преступления, повлекшего за собой безвременную смерть сэра Дэнверса Кэрью. — Он вернул обломок инспектору.
— А вы в этом сомневались? — спросил тот.
— Я ни в чём не сомневаюсь, пока не увижу улику. Однако довольно легко сделать ошибочные
Инспектор заёрзал под пристальным взглядом Холмса.
— Согласен. Что ж, я предоставил вам всё, что нам известно. Кроме, конечно же, обугленной чековой книжки, о которой вы, несомненно, уже знаете. Надеюсь, вы не забудете о нас, если у вас что-нибудь появится. Хотя я не думаю, что подобное произойдёт.
— Представьте, кое-что у меня уже появилось.
— Уже? — Выражение на осунувшемся лице шотландца было не столь благодарным, каким при сложившихся обстоятельствах ему следовало бы быть. — И что же?
— Система. Разве вы не видите её? Убийство сэра Дэнверса, вопиющий случай с маленькой девочкой, нападение на безногого нищего — напомните как-нибудь рассказать вам о последнем, весьма пренеприятная история, — мотивом каждого из известных преступлений Хайда являлось не что иное, как злоба. Отнюдь не жажда наживы и даже не месть. Насколько я могу судить, исходя из своих обширных знаний истории преступлений, случай беспрецедентный. Разве был бы возможен ужасающий разгул Бёрка и Хэра [13] , если бы непомерно ограниченные медицинские практики того времени не выплачивали вознаграждение за необходимые им трупы, которые злоумышленники и доставляли. Бетси Фрэнсис и Мэри Тиррелл могли бы сегодня жить, если бы страхи молодого Джорджа Херси не сподвигли его накачать их слабые организмы огромными дозами стрихнина. Стремление выжить подтолкнуло переселенцев из отряда Доннера к убийствам и каннибализму… — Холмс методично загибал пальцы, приводя примеры из своих всесторонних исследований тёмной стороны человеческой природы. От этого зловещего перечня могла дрогнуть даже самая закалённая и ожесточённая душа вроде ньюкоменовской. Поняв, что сказал достаточно, мой друг завершил свою тираду следующим образом: — Дело в том, инспектор, что мы столкнулись с воплощённым злом. Распространённое объяснение, будто Хайд безумен, в данном случае просто не подойдёт. Я встречался с этим человеком и уверяю вас: более здравомыслящего найти сложно.
13
Уильям Бёрк и Уильям Хэр — серийные убийцы, орудовавшие в Эдинбурге в 1827–1828 гг. Поначалу промышляли выкапыванием свежезахороненных трупов, сбывая их в медицинский колледж, но вскоре с той же целью перешли к убийствам; число их жертв достигло семнадцати человек.
— И каково ваше заключение?
— Пока у меня его нет. Но я убеждён, что где-то в этой гипотезе и кроется ключ ко всему делу. Быть может, если мы оба будем работать над ним с противоположных сторон…
— Я попросил бы вас не объяснять мне, в чём заключается моя работа, мистер Холмс. — Тон инспектора снова был холоден. — Однако я ценю ваши усилия, даже столь безрезультатные. Если же вы по случайности наткнётесь на нечто важное, то, уверен, вам достанет здравого смысла заглянуть в мой кабинет.
— Вы будете первым, кто это узнает. — Холмс поднялся. — До свидания, инспектор, и благодарю вас за сотрудничество.
— Ну и чего вы добились этим визитом? — спросил я своего товарища, когда мы вышли из мрачного помещения Скотленд-Ярда на тусклый утренний свет. Снег теперь валил вовсю.
— По крайней мере, самоудовлетворения, — ответил он, остановившись раскурить трубку под козырьком подъезда. — Воспоминание о том, как внезапно изменилось выражение лица Ньюкомена, когда он увидел, кто предоставил мне полномочия, будет согревать меня в холодные ночи, когда я впаду в старческий маразм. С практической же стороны, я поставил в известность о своём
— Если говорить о последствиях, — заметил я, — то действия Аттерсона могут привести к весьма печальному результату.
Я отпустил это замечание, увидев, что на противоположной стороне улицы резко остановился кэб и из него выскочила высокая и худая фигура адвоката. Он едва ли остановился, чтобы расплатиться с извозчиком, а затем со всех ног кинулся в нашем направлении, уклоняясь от трясущихся экипажей и лавируя между: движение в этом оживлённом квартале было соответствующим. Когда Аттерсон приблизился, по его тяжёлому дыханию и пунцовому лицу я догадался, что сегодняшнее утро выдалось для него весьма напряжённым. Он вот-вот мог оказаться под копытами лошади или под колёсами повозки, доверху нагруженной бочонками с виски для какой-нибудь пивной, когда мы с Холмсом бросились вперёд и вытащили его на обочину — лошади пронеслись мимо. Мы помогли адвокату пересечь тротуар и добраться до здания, которое только что покинули, где он прислонился к стене, хрипя и вытирая мокрым льняным платком пот со лба.
— Аттерсон, вы в порядке? — спросил у него Холмс.
Адвокат кивнул, всё ещё задыхаясь.
Я взял его запястье и, сверяясь с секундной стрелкой своих часов, измерил пульс.
— К счастью, пульс замедляется, — сообщил я сыщику через некоторое время, убирая хронометр в карман жилета.
— Он чуть не остановился совсем, — озабоченно проговорил Холмс. — Что случилось, Аттерсон? Джекил?
Тот снова кивнул.
— Ваша хозяйка сказала мне, куда вы отправились. — Слова вылетали из него между судорожными вдохами. — Я боялся, что потеряю вас. — Вытащив смятый обрезок бумаги из кармана пальто, Аттерсон протянул его Холмсу. Тот взял его и, едва взглянув на написанное, поднял нетерпеливый взгляд на адвоката.
— Я это уже видел: записка Хайда Джекилу, которую вы мне показывали три месяца назад. В чём дело?
— Есть ещё. — Дыхание Аттерсона уже значительно успокоилось, а цвет лица был близок к обычному. Он снова сунул руку в карман, из которого достал записку, и, ничего там не обнаружив, принялся по очереди обшаривать все остальные, пока наконец не извлёк ещё один листок, покрупнее первого, и снова протянул его Холмсу. Тот бросился на него, словно гончая, почуявшая добычу.
— После обеда в тот день, когда я показал вам записку Хайда, — начал объяснять адвокат, — я сидел в рабочем кабинете вместе со своим клерком, мистером Гестом, и тут посыльный принёс подписанное Генри Джекилом приглашение на ужин, которое я вам только что вручил. Гест неплохо разбирается в почерках, и я из любопытства дал ему ознакомиться с оригиналом послания Хайда — посмотреть, что он в нём поймёт. Когда он увидел приглашение Джекила, то попросил изучить и его. Я дал, и после сравнения он сказал…
— …Что оба текста написаны одной рукой, — закончил сыщик и, быстро просмотрев листки, вернул их адвокату. — Этот ваш Гест совершенно прав. Я сказал вам тогда, что почерк пытались замаскировать, причём довольно топорно. И поскольку, если верить дворецкому, никакого письма в тот день не приносили, из этого естественным образом следовало, что Джекил сам подделал его. Вы, однако, были совершенно не расположены принимать подобную гипотезу, поэтому я оставил её при себе. Вы поставили меня в шаткое положение, мистер Аттерсон. Из уважения к вам и вашему клиенту я совершил уголовное преступление, утаив от полиции улику. Почему вы не пришли ко мне с этой информацией три месяца назад? Теперь вам за многое предстоит ответить, — закончил он сурово.
Аттерсон с пристыженным видом повернулся к нему. Холмс поднял руку, останавливая его объяснения:
— Ни слова. Вы покрывали своего друга. Я больше не буду тратить время, указывая на глупость такого поведения, раз подобные лекции в отношении вас оказались бесполезными. Теперь следующий вопрос: что же произвело столь внезапный переворот в ваших чувствах?
Адвокат с беспокойством огляделся по сторонам: мимо непрерывным потоком шли пешеходы.
— Мы можем поговорить где-нибудь в более спокойном месте?