Сидящие у рва
Шрифт:
Потом он увидел огонек. По темной воде плыла коптилка, каким-то чудом удержавшая огонек после падения в воду. Аххаг схватил ее дрожащей рукой. Огляделся. Коридор с низким сводом.
Темная вода с еле ощутимым течением. Он не знал, где он, и как здесь оказался. Он дрожал от холода и внезапно накатившей усталости. Ему хотелось лечь в эту воду и отдаться неторопливому течению.
Что-то белое показалось из глубины подземелья. Аххаг повыше поднял светильник. Сделал шаг в сторону и прислонился плечом к стене, чтобы не упасть на ватных
Оно приближалось. И вскоре Аххаг понял, что это: совсем неглубоко, почти у самой поверхности, плыло тело Домеллы.
Прекрасное, неземное тело; невыносимо белая кожа, казалось, светилась, только свет этот был холодным и мертвым.
Домелла подплыла ближе. Аххаг теперь видел ее во всех подробностях — каждую светящуюся складку, каждый волосок; у Домеллы были маленькие руки и ноги; и теперь она напоминала ребенка, утонувшего в омуте. Не хватало только упавших в воду листьев, зеленой тины и белых кувшинок…
Он опустил руку в воду и коснулся струящихся черных волос.
— Домелла!.. — прошептал он, наклоняясь над ней.
И внезапно она открыла глаза.
— Я с тобой, — сказали ее мертвые губы. — Мы снова вместе, мой повелитель…
Ему показалось, он услышал ее голос. Но нет, — она медленно проплывала мимо. И глаза ее были закрыты, и губы не шевелились.
И тогда, подняв лицо к черному своду, он дико и страшно завыл.
А когда снова глянул вниз — Домелла медленно поднималась из воды. Глаза были по-прежнему закрыты, черные волосы облепили белоснежное тело. Но губы ее шевелились.
— Домелла! — вскрикнул Аххаг.
И только тут заметил, что она не стояла на дне — она плыла.
При этом ноги ее вытянулись и превратились в белый фосфоресцирующий зигзаг, убегавший далеко во тьму.
— Нет, не Домелла. Амагда. Воплощение Хааха на следующее тысячелетие, — выговорила она мертвыми губами. — Ты будешь служить мне?
Аххаг дрогнул и почувствовал, что ноги его подгибаются, и сам он погружается в воду…
— Ступай и приведи ко мне сына! — сказала Домелла.
В течение всего дня продолжались пожары. Большую часть из них погасил начавшийся к ночи ливень.
Дворец жрецов казался белым в слабом свете костров — солдаты все еще держали оцепление площади — от клубящегося сырого дыма, ползшего из окон, с крыши — и стекавшего вниз под тяжестью ливня.
В белом тумане к дворцу пробирались тени. Они входили во дворец через главный, никем уже не охраняемый вход, и замирали в каменных углублениях.
Их было восемь. Трое из них волокли с собой узлы. Двое привели детей — перепуганных, дрожавших от страха мальчишек лет четырех-пяти.
Старший из жрецов — он тоже был с мальчиком, хорошо одетым, розовощеким, который беспрестанно тер глаза и едва слышно всхлипывал, — оглядел собравшихся.
— Троих нет. Но нельзя больше ждать. Идем.
Они, уже не прячась, поднялись по парадной лестнице и заспешили в глубины дворца.
Крисс
Поминутно отдыхая, задыхаясь и всхлипывая, он упорно продвигался вперед и вперед — не зная, куда, поскольку вокруг царила тьма.
Он догадывался, что нужно найти выход из тайного лабиринта в толще стен; он даже знал, что именно должен искать — решетки, тупики-обманки со скрытыми поворотными механизмами… Но где их искать?
Темнота, в конце концов, давно уже стала привычной. Он не видел дневного света почти два месяца — может быть, больше, может быть, меньше. Он даже начал забывать, каков он, этот свет.
Сейчас он уже не думал о свете; все его желания сосредоточились на этом большом, неподвижном, непомерно тяжелом теле. Тысячник Ашуаг. Начальник дворцовой стражи, некогда приветивший Крисса, позволивший ему пользоваться царской библиотекой, наконец, выдвинувший его сначала в переводчики, потом — в личные секретари Аххага Великого. Мало того, Ашуаг закрывал глаза на то, что соплеменники Крисса из Киатты находили при царском дворе и работу, и уважение.
Страна желтых листьев, Киатта, слишком далеко. Крисс не был в Оро полтора года, и успел отвыкнуть от киаттской речи, киаттских обычаев и киаттской пищи. Но память об отце горела в его сердце, и не только не гасла, — с каждым днем разгоралась.
Но потом Аххаг обезумел. Потом было нелепое, непонятное заключение, и медленное умирание, в котором уже нет страха близящегося конца.
И все-таки Криссу удалось выжить — и даже помочь Ашуагу. И неужели сейчас он позволит ему погибнуть? Бросит его здесь, в этом каменном склепе?..
И все же, придется оставить его.
Крисс долго-долго отдыхал, прислонившись к холодной стене.
Потом положил руку на лоб Ашуага. Лоб был таким же холодным, как и стена. Крисс нагнулся, прижался ухом к груди. Прошла целая вечность, пока он сумел расслышать слабый, далекий двойной удар.
Крисс выпрямился. Держась правой рукой за стену, двинулся вперед.
Он решил, что сможет идти, если понадобится, несколько часов.
И, так или иначе, найдет хоть какой-нибудь выход…
Крисс напился, собирая в ладони капель с потолка. Набрав пригоршню воды, плеснул в лицо и на шею, за шиворот. Стало немного легче. Он снова уперся правой рукой в стену, и побрел дальше.
Ему казалось, что он не идет — плывет. Тьма сгустилась; он раздвигал ее, как жидкость. Она сопротивлялась, и ему приходилось делать усилия, чтобы проложить себе дорогу. Он не видел ни ног, ни рук; и ему вдруг показалось, что у него их давно уже нет. Вместо рук и ног — плавники и присоски. И он плывет во тьме, по дну, под непредставимой толщей воды. Он — житель дна.