Синеволосая ондео

Иолич Ася

– Интересно, а ты меня узнаешь с бородой, а, Ташта?

Она выступила с кемандже, сыграв несколько весёлых мелодий, спела песню с голосами животных, в конце исполнила грустную мелодию про луны над пустыней и уступила сцену Чамэ.

Шесть серебряных, полученных непонятно за что, тяготили её. Аяна выпустила Кимата и гуляла с ним, дожидаясь Харвилла, но от того пахло вином, когда он пришёл. Он сунул ей мелко исписанные листы бумаги и ушёл куда-то, сказав, что скоро праздник, и он хочет праздновать, а не болтать.

Она хотела зайти в фургон, но там гадала Анкэ. Аяна взяла Кимата

на руки и ушла наверх, в комнату над конюшней. Тоска и одиночество снова плескались у ног. Кимат быстро заснул, она открыла короб кемандже, вытащила из него рубашку Конды, разделась, прислушиваясь к звукам за дверью, и натянула её. На миг показалось, что она снова чувствует его запах, но это было игрой воображения, и, осознав это, она затосковала ещё больше. Обнимая Кимата, она наконец заснула, и Конда незримо обнимал их обоих во сне.

20. Большой дом

Ригрета готовилась к выступлению так, будто оно должно было проходить в столичном театре. С самого утра она напевала и улыбалась, пощипывала себя за щёки и поправляла волосы, раз за разом переделывая причёску.

– Ригрета, успокойся, – сказал Харвилл. – Мы в деревне. Мы в глуши.

– Ты не понимаешь, – рассмеялась она. – Это первый большой дом в новом сезоне!

– Новом сезоне? Ты говоришь так, будто ты в труппе театра Эдеры.

– Веди себя так, будто у тебя есть желаемое, и оно у тебя появится! – сказала Ригрета, пританцовывая и поводя бёдрами, и Харвилл улыбнулся, покачав головой.

Аяна с самого утра читала текст, который ей выдал Харвилл, и с большим сожалением признавала, что Ригрета была права насчёт его почерка.

– Харвилл, а другого текста у тебя нет? – спросила она с надеждой, когда очередная пригоршня букв мокрицами разбежалась от дырки в листе, которую он протёр, яростно зачёркивая написанное.

– А чем тебе этот не хорош? – обиженно спросил он, морщась с похмелья, и Аяна отступилась.

В комнате было темно, в фургоне с утра Анкэ снова гадала девушкам, которые ради неё пришли на постоялый двор, и Аяна спустилась в трактир и выпустила Кимата, чтобы он побродил между столами в пустом помещении, пока не придёт пора ехать в большой дом. Она сидела в трактире за чашкой ачте, разбирая написанное, и буквы бегали у неё перед глазами, как муравьи, чей муравейник случайно разрушили.

Сосредоточиться на тексте не получалось, мысли тоже разбегались. Она переводила бессмысленный взгляд с текста на Кимата, с Кимата – на служанок, проходящих мимо неё, и прочитанные слова сразу забывались.

– Та катараме, - сказала она с чувством, вспоминая, как спросила Конду о значении этого ругательства, которое он неосторожно сказал при ней, и как он смотрел на неё, а потом отказался объяснять, особо подчеркнув, что воспитанные кирьи так не говорят. – Кимо, пойдём гулять?

Они ходили по улицам, рассматривая, каких цветов и форм камни уложены на них, разглядывая невысокие заборчики дворов, и Аяна постепенно начинала проникаться симпатией к этому городку. Может, дело было в праздничных флажках, развешанных под окнами, или в разговорах, которые доносились из некоторых приоткрытых окон, но её вдруг охватило ощущение радости,

которое она так давно не испытывала.Желание, загаданное сегодня, обязательно исполнится. Она загадает встречу с Кондой, и это сбудется. И они вместе отыщут Верделла. А Лойка наверняка ждёт её, вышивая в одной из комнат дома с жёлтой штукатуркой, который чуть больше, чем эти симпатичные домики Кайде.

– Ну, что у тебя с текстом? – спросила Ригрета, когда Аяна вернулась, и они ехали в фургоне на холм, где располагался большой дом. – Осилишь?

– Если мне кто-то переведёт его почерк, – шёпотом сказала Аяна, наклонившись к уху Ригреты. – Я ни черта не поняла.

– С каких это пор ты бранишься? – удивлённо спросила Ригрета. – Не ожидала от тебя, чёрт подери!

Они расхохотались, и Харвилл сморщился.

– До сих пор не прошло? – участливо поинтересовалась Анкэ. – Не пей сегодня больше, а то завтра будет ещё хуже.

– Я только рюмку, чтобы избавиться от этой боли, – сказал Харвилл. – И всё.

– Ну-ну, – сказала Чамэ.

Харвилл вскинулся, но тут же увял и ничего не сказал ей.

– Подъезжаем, – сказал Кадиар, наклоняясь к окошку. – Я высажу вас у ворот.

Они вышли наружу, и Анкэ сразу подозвала какую-то служанку, попросив у той лучинку для трубки.

– Тут мы гости дорогие, – сказала она, выпуская дым изо рта, пока Аяна осматривалась. – А в хороших домах ближе к столице мы заезжаем через боковые ворота. И часто не поднимаемся выше хозяйственного этажа.

– Хозяйственного этажа?

– Да. Нижний этаж невысокий, и он углублён под землю.

– Как у нас тёплые спальни.

– А тут это погреб, кухня, кладовки и прочие хозяйственные помещения. В общем, для катьонте и работников, – сказала Анкэ.

– Вы можете сходить и осмотреться, – сказал Кадиар. – Мы с Айолом и Харвиллом пока установим сцену.

– Где? – обернулась Аяна.

– В больших домах представления устраивают внутри. И ночуем мы тоже внутри. Чем ближе к столице, тем больше кроватей нам предоставляют.

– Пошли, – махнула трубкой Анкэ. – Осмотришься. Ты же впервые видишь большой дом?

Аяна кивнула. Она остановилась у ворот, чтобы окинуть взглядом дом. Некрупная пёстрая собака, виляя хвостом, обнюхивала гостей, и Аяна погладила её.

В этом доме было всего два этажа, хозяйственный, как назвала его Анкэ, и высокий первый. К большой площадке перед домом с первого этажа спускалась лестница, а под ней виднелся вход на хозяйственный этаж. Штукатурка кое-где потрескалась на фасаде, и тёмные закопчённые пятна над светильниками у главного входа свидетельствовали о том, что её давно не обновляли.

Аяна шагала по мощёному двору, ведя Кимата за руку. Он то и дело останавливался, чтобы поднять какую-нибудь палочку или камешек, а она пыталась представить, как это место выглядит летом, в окружении листвы, когда между камнями двора пробиваются побеги трав и цветов.

– Что это за растение? – спросила она у Анкэ, показывая на толстую скрученную лозу, которая цеплялась за угол дома, расходясь на множество мелких веточек, покрытых небольшими аккуратными листочками. – Это ведь не виноград? И почему на ней зелёные листья?