Синеволосая ондео
Шрифт:
– Пойдём, сокровище моё. Подышим свежим воздухом. Так гибок стан его, что с кипарисом лишь сравнится. Стройный. Гибок стройный.
– Аяна! – взревел Айол.
– Всё, всё. Прости.
Она вышла наружу, усадила Кимата на лесенку рядом с собой, крепко уцепив за рубашку, и дала ему лошадку, привязанную за веревочку к поясу его штанов. В прошлый раз она не подумала об этом заранее и потом долго шла назад по дороге в поисках упавшей игрушки.
Кимат развлекался тем, что кидал лошадку и вытаскивал её за веревочку обратно по лесенке.
– Интересно, как выглядит этот
Конда стоял у окна каюты на «Фидиндо», подсвеченный рассеянным зимним светом, и шнурок полотняных штанов развязался, так что их пояс сполз ему на бедра. Она не могла отвести глаз от его спины, плеч и рук, и жадно наблюдала, как двигается его тело, когда он опирался на стол, разглядывая список занятий в учебном дворе. Он не был похож ни на какое дерево. Его кожа была горячей, а руки – тяжёлыми на её теле. Она моргнула, отгоняя видение десятков спин Конды, выстроившихся вдоль дороги.
– Леарт мой всех мужчин прекраснее на свете. Так гибок стройный стан его, что с кипарисом лишь сравнится. А пылкий взгляд сжигает сердце мне, ведь он пленил его своими ясными очами. У окна сижу ночами и вздыхаю, как голубка, что с милым голубем своим разлучена.
– Белисса, госпожа моя, страдаю я, как и ты, от слёз твоей любви. Поверь, найду я способ вам увидеться с Леартом, – сказала Ригрета, выходя на лесенку и садясь по другую сторону от Кимата, – обещаю. Клянусь, никто не будет знать.
– Почему эта Белисса только и делает, что вздыхает, с самого начала, когда только увидела этого Леарта под окном? – спросила Аяна, поднимая глаза от текста.
– Она кирья, – сверкнула белоснежными зубами Ригрета. – Она ничего не может сделать. Я её руки, я её голова. Она украшение дома. А я - страсть. Она – кирья. Ты – кирья. Ты покорна воле родителей, но тешишь себя надеждой. Давай, представь, что тебе нашли жениха. Вот , смотри, тут входит Кадиар, то есть Телида, и говорит, что к тебе сватается достойный кир из хорошей семьи.
– Белисса, ты сговорена. Достойный к тебе посватался жених, и нету для отказа причины ни одной, ведь чист он, как слеза, и скверны никакой на имени своём он не имел ни разу. Белисса встаёт.
– Это не читай! Это описание действия.
– Ригрета, кажется, я слишком много на себя взяла, – призналась Аяна. – Я не могу это выучить. Слог очень непривычный. Я думала, что самое сложное – прочитать это, но оказалось, что это лишь полдела. Как ты учишь свой текст?
– Харвилл пишет так, что достаточно один раз представить себя тем, чью роль играешь, и дальше всё само собой получается. Слова сами ложатся друг за другом, как следы твоих босых ног в комнату, где ждёт твой мужчина. Ты едешь к любимому, ты будешь кирой в его доме, будешь слушать его и делать так, как положено, чтобы не испортить его репутацию. Чтоб скверны никакой на имени своём он не имел. Так?
– Да. Так. Я учусь вести себя прилично, чтобы ему не было неловко за меня и за мои дурные манеры.
– Вот. Ты кирья, которая хочет сделать всё правильно. Твой отец говорит, что сейчас приведёт мужчину, и это твой будущий муж.
– Благодарю, отец. Я рада, что он собрался наконец просить руки
– Ты тоже частенько вздыхаешь.
– Ты не понимаешь! Это другое!
– А по-моему, то же самое. Она хочет увидеть любимого, и ждёт, когда он пройдёт мимо её окна. И вдруг ей говорят, что её просватали. Она думает, что это Леарт, и радуется, и вздыхает. И хочет его увидеть. Она больше ничего не может сделать в её обстоятельствах. Что нужно сделать?
Аяна задумалась. Что нужно сделать, если не можешь сделать сам? Текст начал всплывать в её памяти.
– Элетта, умоляю, скорее пусть придёт мой наречённый. Передай ему письмо, быстрее, торопись. Нет мочи ждать, хочу скорее увидеть его горящий взор, ведь я сама горю.
– Нужды в том нет, отец твой благородный сказал, что поведёт через неделю к алтарю тебя и жениха. Немного потерпи, а я записку передам, пусть знает, что любишь ты его, как прежде, госпожа.
– И тут входит Кадиар... Телида. И говорит, что мой жених вот-вот придёт, чтобы выразить уважение.
– И ты в радостном предвкушении оборачиваешься, но видишь большое брюхо Айола, прикрытое кустистой чёрной бородой. Вообще на эту роль предполагается чахлый, дохлый старикан, заросший, бородатый и мерзкий, но у нас нету такого. Поэтому Каладоне играет Айол.
– И я в страхе закрываю лицо руками.
Кимат повторил за ней этот жест, и Ригрета рассмеялась.
– О небеса, какое преступленье я совершила, чтоб жестоко так меня наказывать? Не верю своим глазам, вы лжёте, очи! Где Леарт? И кто мужчина этот, что наружностью своею способен до смерти любую напугать? Я в жизни не видала лиц страшнее, бровей нелепее, ужасней бороды, кривее губ и омерзительнее носа. Отец, кто он, зачем привёл сюда ты это чудище дурное... Бедная девушка. Не представляю, каково ей. Она-то ждала своего красавца.
– Да. Не отвлекайся.
– ...ты это чудище дурное, что так мрачно и холодно взирает на меня?
– И Телида, твой отец, говорит, что очень странно с твоей стороны сначала благодарить, а потом начинать выискивать несущественные недостатки.
– Несущественные?
– Аяна, ну у всех же разные вкусы. Он просто не в её вкусе. На каждого мужчину найдётся женщина, которой он по нраву. Ну ладно, почти на любого.
– Тут ты права. Ладно. Мне привели страшного жениха, он мне не нравится, и я в страхе и растерянности.
– Именно. И ты не понимаешь, что тебе делать, и встретится с Леартом тоже теперь не можешь, потому что Анкэ, то есть Алгис, твоя старая дэска, бдит. До свадьбы с тебя не спустят глаз. Никаких Леартов и прочей чепухи, пока муж не удостоверится, что ты досталась ему непорочной. А лучше – до рождения первого наследника.
– И я хожу потерянная, и Алгис таскается за мной и повторяет свои занудности. Кимат, ты не замёрз? Нет?
– Он не выглядит замёрзшим. И тут в дело вступаю я, знойная капойо. Чтобы хоть как-то тебя подбодрить, я передаю через двоюродного брата твоего красавчика письмо для него, где приглашаю на встречу. Этот брат, естественно, влюбляется в меня.