Синеволосая ондео
Шрифт:
– Естественно.
– Да. Посмотри на меня, Аяна! Я воплощение страсти. Я пламя. Я увлекаю на дно, и сразу же возношу к небесам, так, что даже не успеваешь опомниться. Как можно не влюбиться в меня?
– И мой Леарт приходит к тебе.
– Да. И его брат, Рустэ, он же Харвилл. И я даю Леарту одно из моих платьев, а Рустэ – второе. А так как Леарт строен, как кипарис...
– Что такое кипарис? Что это за дерево?
– Дерево, похожее на свечку. В общем, я даю ему одно из своих платьев и укладываю ему волосы в причёску, а потом любуюсь на него. О, как прекрасно девы юной чело, не тронутое возраста перстом, что смажет все черты
– И Чамэ, то есть Леарт, приходит в платье ко мне в сад. И мы гуляем, как подруги. И Рустэ изображает его капойо. Ригрета, а как Харвилл влезет в платье?
– У нас есть платье под его... талию. Элетта, то есть я, усыпляет бдительность Алгис, подсыпав той в ачте немного сонного порошка. Чтоб не нудела, как комар, над ухом, пока милуешься с возлюбленным своим ты, госпожа моя, среди прекрасных роз.
– Ни сном ни духом никто не должен знать, что был тут мой Леарт. Вот тут я как раз очень рада, но беспокоюсь, что всё вскроется.
– Вот чёрт его принёс, говорю я, и в сад входит Айол... Каладоне. В тот самый момент, когда твои уста касаются уст Чамэ.
– Нам придётся целоваться по-настоящему?
– Чмокнуть друг друга вот так, – сказала Ригрета, очень сильно вытягивая губы в трубочку. – Этого хватает. Публика в восторге. Каладоне, естественно, не понимает, но я говорю, что это нежный поцелуй, как сестринский, и Каладоне говорит Чамэ, чтобы впредь она не смела так близко подходить к супруге будущей его, потому что это нарушает все границы. И Чамэ отвечает дерзко, так, как только пылкий юноша может ответить в запале другому мужчине. Что, мол, он может жениться на девушке, но не может запретить ей видеться с подругою, с которой они как сёстры, делят все невзгоды пополам, а радости приумножают многократно. А ты, мужлан, вали обратно, в свой дом, поскольку даже не женат, а уж свои обычаи придумал, с кем может видеться Белисса из подруг.
– А девушка не могла бы так ответить? – спросила Аяна, складывая листы ровнее.
– Только очень невоспитанная. Очень. Дикая какая-нибудь. Или умалишённая. Так неуважительно кирьи не разговаривают с мужчинами. Вот капойо в пьесе – может. И разговаривает. Но только в пьесе.
Ригрета слегка оскалила белые зубки и клацнула ими, будто легонько укусив кого-то.
– И Каладоне, конечно, уязвлён, – сказала она. – Он не может найтись, что ответить, и говорит, что хотел бы ещё разок встретиться с этой подругой, надеясь, что придумает, что сказать. И снова мы ходим по саду, и Чамэ щупает тебя за талию и кладёт тебе голову на плечо, а ты млеешь. Каладоне ходит за нами и ничего не понимает, но Алгис начинает подозревать неладное, потому что уж слишком часто в последнее время её клонит в сон. Она говорит об этом Каладоне, но я подслушиваю. И в следующий приход Леарта в том платье, в котором обычно ходит он, иду с тобой я, завесив лицо вуалью.
– И мой страшный жених, чтобы удостовериться, что Леарт и вправду, как и говорит Алгис, мужчина, хватает тебя за... ну...
– Он мне суёт руку прямо в вырез платья, – рассмеялась Ригрета. – В полной уверенности, что там мешочки с песком. Но там, в вырезе, только я, и никаких мешочков. И Рустэ это всё видит. А вы с Леартом,
– Я не готов так честь свою пятнать о грудь твою, коварная Леарта. Давай замнём же это дело поскорей.
– Пять сотен золотых – и я тебе прощу, что лапал прелести невинной девы нагло, – дерзко задрала подбородок Ригрета.
– А потом ты говоришь, чтобы он и Рустэ дал три сотни.
– Да. Рустэ ведь тоже видел.
– И он даёт деньги, и мы передаём их Леарту, он выкупает меня у отца, и ты выходишь замуж за Рустэ, который не столь знатен, и может на тебе жениться.
– Да. И все счастливы.
– Вот бы в жизни всё так просто получалось.
– Просто? Аяна, эта капойо бегала как клятая между своей кирьей Лаис Белиссой, Леартом, Рустэ и Каладоне. Это в пьесе всё просто, а ты представь расстояния между богатыми домами в городе и аптекарской лавкой, где этот сонный порошок продаётся! И такие дела ведь не перепоручить...
– Ну, не все капойо же этим занимаются, верно? Если бы мы с тобой так раньше разобрались, всё было бы гораздо проще выучить. У меня мысли начинали разбегаться, как эти харвилловские буквы, уже на втором листе. Читаю и понимаю, что не помню даже предыдущую строчку.
– Это оттого, что ты отвлекаешься на свои мысли. Стань этой кирьей, почувствуй то, что чувствует она, думай, как она. Представь, каким было её детство. Как она ездила летом в усадьбу за горами Орд, и как её суровая, наглухо застёгнутая дэска учила её нотам, покорности и смирению. Какое отчаяние охватило её, когда она думала, что любимый пришёл сватать её, но увидела страшного бородатого и бровастого чёрта. Но ей даже бежать некуда. Она должна смириться. А её капойо дает её надежду.
– Ты права. Я часто отвлекалась на свои мысли. Пыталась увильнуть от чтения, ссылаясь на то, что Ташта хочет побегать. Но, видимо, это я хотела побегать. Кимат, пойдём, я достану тебе кашу из-под матраса. Ригрета, спасибо тебе. Ты не знаешь, когда мы приедем куда-нибудь, где есть кровать?
– Надо спросить у Кадиара.
26. Достаточно подрезать крылья
Они двигались на юго-запад, и с каждым днём становилось всё теплее. Январь был на исходе, и Кадиар сказал, что через пару деревень они наконец прибудут в Арелл, где есть сразу несколько больших домов. Аяна поинтересовалась, как это, ведь эйнот принадлежит одному киру, на что Айол рассмеялся и ответил, что некоторые киры необычайно плодовиты, и передают свою страсть к этому делу потомству.
– Внуки кира не помещались в большом доме, и тогда его семья построила ещё одно поместье, а потом ещё одно. Это не значит, что они все владеют землями. Наследник-то всё равно один. В Арелле мы уже будем ставить «Капойо Лаис», так что теперь на каждом привале будем репетировать, – сказал он.
Аяна кивнула. Ей было, конечно, страшно, потому что с каждой деревней большие дома на их дороге становились чуть больше, а недавно их кормили на кухне нижнего этажа. Правда, в следующем большом доме их снова угощали в столовой, и впечатление сгладилось.