Сирин
Шрифт:
“Верно, мыши скребутся под полом,” – решила девушка.
Дарьяна поднялась с лавки и закинула в шесток пару сухих дровишек. Пыль с печи поднялась и осела на пол. Шорох снова повторился, а после кто-то громко чихнул.
Не зная, куда бежать и что хватать, Дарьяна сжала ухват и направила на невидимого противника.
– Кто здесь? – придавая голосу уверенности, спросила девушка. На мгновенье она пожалела, что пропищала своим девичьим голоском.
“Нужно было по-молодецки гаркнуть на чихуна. Вдруг он ее не видит и, услышав мужской бас, сбежит? – подкрадывалась
Источник шума не пожелала долго скрываться и, подтягивая брюки и стараясь не наступить на длинные штанины, вышел на свет. Низенький старичок в не по размеру подобранной одёжке, с шапкой на бок, изучающе ее осматривал. Длинная седая борода и густые нависшие брови не давали понять выражение лица незнакомца.
– Вы… Вы кто такой? – слегка запинаясь, рассматривала старичка Дарьяна.
– Как это “кто я такой”? – старательно отряхивая рубаху от пыли и сажи, бурчал дед. – Я хозяин этого дома. Главный его оберег.
Дарьяна начала прикидывать в уме, что она знает про обереги, да еще и такие живые?
– Домовой что ли? – сообразила девушка, стыдливо опуская грозное оружие.
“На домового с ухватом! Вот бабушка бы смеялась! Она их недолюбливала. Все же ведьма. Да плохими не считала.”
– Он самый, – домовой стянул с головы шапку и растерянно огляделся по сторонам, не узнавая родное жилище. – А как жеж… А это что ж…
Он медленно обошел комнату по кругу, проводя маленькой старческой ладошкой по пыльным подоконникам и полкам, выцветшем шторам в мелкую дырочку. Заглянул в сундуки и погреб: все лежало на своих местах. Домовой сел напротив печи, сжимая шапку дрожащими руками, и невидящим взглядом уставился в огонь.
Дарьяна молча вскипятила остатки воды, порезала последний сыр и яблоки. На утро осталось немного меда и черствого хлеба.
Домовой, отрешенно отхлебывая горячее варево, не прикасался к еде.
– Давно вы, дедушка, дома не были? – пыталась разобраться в произошедшем девушка.
– Да кто ж его знает теперь? – качал головой, рассматривал распустившиеся листья кипрея в кружке домовой. – Думал с лучину, а оно видишь, каким слоем памяти покрылось.
– А последнее что помните?
– Последнее? – задумался нечистик. – Песню помню. У реки кто-то пел, да так красиво. Я собрался было посмотреть, а хозяйская кошка как броситься на меня. Черная такая, мелкая. Мы с ней мирно жили, а тут как взбесилась. Ну, я в свой угол и залез. А потом тепло почувствовал, вот как от моих хозяев. Нос высунул, а тут ты спишь.
Дарьяна стыдливо покраснела, вспоминая, как встретила домового.
– Ааа, вижу, откуда тепло идет, – поднял глаза и растянул потрескавшиеся губы в печальной улыбке домовой, обнажая ровный ряд мелких зубов. – Дар в тебе живет. Видно, он меня от забытья и воротил. Только отчего ж соседи не всполошились? Искать меня не кинулись? – спрашивал то ли себя, то ли девушку дед.
– Соседей тоже нет, – Дарьяне горько было рассказывать одну печальную весть за другой и видеть,
– Как это нет? Во всей деревне нет? – девушка не успела ничего объяснить, как домовой вскочил с деревянной лавки и неверяще кинулся во двор. Он обежал соседние дома, проверил каждый угол каждого дома, а никого не найдя, воротился в избу, схватился за седую голову и невидящим взглядом уставился в огонь.
Дарьяна подкинула поленья в печь, сунула в руки домового кружку с парой капель укрепляющей настойки и села рядом, всматриваясь в трескучее пламя.
– Я к полудню сегодня пришла. Поля неубранные увидала, а после и деревню разглядела. Все на местах лежит, да хозяев у вещей нет, – девушка отпила несколько глотков горячего взвара из чашки.
– Как звать тебя, девица? Отчего в такое место нерадостное кров искать подалась? – наконец перестал молча смотреть в печь домовой.
– Дарьяна, – она долго обдумывала, что стоит открыть домовому, а что лучше придержать. Врать нечистику совсем не хотелось. – Судьба не веселая привела, холод и дождь.
Домовые народ не болтливый, им многое сказать можно. Они знай дом берегут, хозяев почитают, в хозяйстве помогают, за детьми присматривают и скотину лечат. В чужие дела нос не суют. С ведьмами, правда, не уживаются. Да с ними вообще мало кто жить может.
– А меня дед Фуха можешь звать, – представился нечистик. – Вижу, дар свой винишь и прячешь. Вон как тускло светит. Он тебе плохого не делал и не сделает.
– А кого ж винить тогда? Себя? Людей? – прижала руки к груди, точно желая прикрыть силу, которой всю жизнь стыдилась, Дарьяна.
– Может, и людей, – пожевал губу домовой. – Да не всех. Глупые и злые везде встречаются.
– Уж больно часто они встречаются, – Дарьяна припомнила хозяйского сына, мачеху подруги и еще нескольких косноязычных деревенских. Сколько зла они сделали? Сколько еще впереди?
– В этом то и испытание: не поддаться на их злобу. Только тогда можно понять, чего стоит твоя душа, – перевел свои маленькие блестящие глаза с огня на девушку Фуха.
– А здесь какие люди жили?
– Жили? – задумался домовой, пробуя на язык новое слово. В его жизни мгновение назад они еще были живы. Усаживались за огромный обеденный стол, растапливали жаркую трескучую печь. – Люди хорошие тут жили. В каждом доме по семье. Нас, домовых, любили, за свой стол сажали, с детьми оставляли. Да и с лешим здорово сдружились. Он им, бывало, и полянку поягоднее укажет, и где грузди схоронились, отведет.
Фуха улыбался. Воспоминания грели душу.
– Они тоже с внутренним светом были. Мягкий такой, теплый – жил внутри каждого. Бывало, дождь зарядит на несколько дней, а в доме и без печи топленой тепло, сухо да светло, – домовой часто заморгал, стряхивая проступившие слезы.
Дарьяна не смела дальше бередить душу нечистика и многочисленные вопросы оставила несказанными.
– Давай спать ложиться. До утра еще далеко, – устало слез с лавки, точно не он только обежал всю деревню, домовой. – На рассвете подумаем, как дальше жить.