Сирин
Шрифт:
Старичок засеменил маленькими ножками в закатанных штанах в свой угол за печью. Дарьяна немного посидела у тлеющих поленьев, всматриваясь в огонь, допила чай и легла спать, привычно шепнув добрых снов бабушке.
Утро было непривычно тихим. Ни крика петуха, ни песни свиристели, только ветер и далекий скрежет старых сосен. Огонь погас задолго до рассвета, и в комнате стало зябко. Дарьяна не стал растапливать печь, а первым делом накинула теплую фуфайку и, подобрав ржавое ведро, пошла за водой. Она окинула взглядом опустевшие дома. Сердце сжалось от тишины и
Колодец уходил глубоко вниз и явно строился на века. Значит, уходить из деревни люди не планировали. Ведро, позвякивая о цепь, с громким плеском стукнулось о воду.
– Засухи можно не бояться.
Дарьяна подошла к дому, с трубы валил плотный дым. Фуха, шустро переставляя маленькие ножки, бегал по двору.
– От соседей принес, – кивнул на бочонок с солеными огурцами домовой. – Там еще осталось, позже перенесем. Картошку чуть мороз подхватил, но для еды годится. Позавтракаем, и копать надобно. Зима впереди, точно хвост фазана, длинёхонькая.
От еды и компании настроение Дарьяны улучшилось. Домовой суетился по дому, лишь изредка замирал, заметив слой пыли на подоконнике или оставленную одёжу.
Домочадцы заварили взвар, сварили картошку и открыли бочонок хрустящих огурцов. Дарьяна давно не получала такого удовольствия от трапезы, разделенной с другим, пусть и не человеком. Подмерзшая картошка сладила, но соль от огурцов уравновешивала вкус.
Наскоро подкрепившись и подбросив в печь дровишек, Фуха с Дарьяной взяли лопаты и пошли на заросший сорняками огород. Сухая ботва лежала на боку, еле проглядывая меж колючим бодяком. Рядом с черенком дед Фуха казался еще ниже, и девушка дивилась проворству, с которым домовой вскапывает твердую землю.
– Чего смотришь, красавица? – вытирая потный лоб рукавом, спросил нечистик. – Я домовой хозяйственный, деревенский. Вон городские, те ничего не могут, а я хозяевам во всем помогал. Вот у тебя домовой в чем главный помощник был?
– У меня домового не было, – призналась Дарьяна. – Они с бабушкой не ужились.
– Вот оно как. А бабка твоя случаем не ведьма была? – выкопал и ловко отделил клубни от ботвы с землей Фуха. – Ведьма ж сама себе хозяйка и все лучше всяких там домовых знает.
– Ведьма, – подтвердила девушка. – Оттого и не ужились. А в хозяйском доме, где я работала, слышала, что кто-то за печкой шуршит. Но на глаза не показывался. Может, и вовсе мыши были.
– А отчего в тебе крови ведьмовской нет, раз бабка ведьма? – пыхтел, проворно вскапывая лунку за лункой, Фуха.
– Она меня вырастила, а по крови родной не была.
– Дай-ка я тебя рассмотрю.
Домовой, облокотившись на лопату, велел девушке покрутиться, внимательно всматриваясь в саму суть.
– Видел я однажды такую силу.
“Неужто и правда видел дед других сирин?”
– Давненько жил тут мальчуган. Правда тепло у него в груди плескалось и искрилось, а не как у тебя чахло и блекло, но суть та же. Знаешь, что за сила то была? – хитро щурил правый глаз домовой. – Сирин. Слыхала про таких?
Дарьяна, сглотнув образовавшийся в горле ком, нервно кивнула.
– Вот и я думаю, что слыхала, – смех домового напоминал кудахтанье квочки. – Все считают, что Сирин только девы могут быть. Оттого мужикам и проще свою силу скрывать.
Дарьяна не верила своим ушам.
“В паре пеших дней от Лозовиц жил мальчик с силой сирин. Бабушка бы не поверила! А что самое интересное, деревенские знали, да не гнали.”
– Что же он делал, дедушка?
– Разное творил. Сначала шалости безобидные. Крикнет голосом чужим и прячется. После девкам песни петь стал, да те за ним шли не глядя. А в последний раз заворожил он лешего так, что тот чуть в реке не утоп. Невзлюбили они друг друга. Отчего – не ведаю. Вот тогда-то ему староста в последний раз и сказал, чтоб силу свою придержал, – углубился в воспоминания Фуха, устало прикрыв испещренные синими венами веки. – Я давно на свете живу, Дарьяна, и помню времена, когда сирин считали вестницей удачи. Деревня считала везением, если девица-птица селилась в их краях. Скотина не гибла, поля плодоносили.
– Когда ж это было, деда? Бабушка такого не помнила, а она не мало прожила!
– Кто ж его вспомнит, сколько лет назад было. У нас, домовых, подсчет годам вести не принято. Помню, как прабабке этого мальца всей деревней избу строить помогали. Выводили белые узоры на резных ставнях, возводили низенький забор вкруг огорода. Дед мой еще жив был, меня, несмышленого, домовому хозяйству обучал. Эх, как же все поменялось! – домовой вытащил лопату из сухой земли. – Ты копать заканчивай, да пусть картошины на солнце до вечера сохнут. Небо чистое, дождь не придет. Я по домам пройдусь, припасы соберу да обед состряпаю.
Дарьяна закончила работу и пошла посмотреть грядки на другом краю огорода. К ее радости, взошли и неплохо выросли свекла с морковью.
– Немного, но на семена хватит. И в соседних грядках стоит покопаться. Глядишь, чего и найдется.
Прямо у калитки тянулись толстые стебли семенного лука с белыми шапками на конце. Девушка, прикинув посадки на весну, отщипнула пышные макушки и вырыла пару морковок и свеколок на ужин. И без того грязное платье пуще прежнего испачкалось в земле.
Из окна выглянул домовой и позвал Дарьяну обедать. Пока она возилась в огороде, он успел обежать деревню, заварить ароматный взвар и соорудить нехитрый обед из пресных лепешек с медом.
– С голоду не пропадем, – заверил Дарьяну домовой, набивая рот лепешкой. – Соленьев да варенья пруд пруди. У пчеловода банок с медом полный погреб. Мука тоже есть. Правда, просеять нужно. Сырость да мыши подпортили. До весны продержимся, а там и урожай не долго ждать.
В словах домового девушка слышала надежду и горькую печаль. Для нечистика еще вчера деревня полнилась жизнью. Всюду были люди, которых он знал и любил, а сегодня разруха и запустение. Полные погреба, заботливо собранные на холодную зиму, приходиться разорять, точно вору захожему.