Скарабей
Шрифт:
– Помню! Ещё бы! «Чайная» – самая любимая! – подхватил Марципан, обрадованный тем, что у них с дядей Ваней нашлась общая тема для разговора. – Нарежешь, бывало, и с маслицем на сковородку. Она даст сок, подрумянится. Горчички к ней, белого хлебушка. Со сладким грузинским чаем. Кушаешь и причмокиваешь. Объеденье и только!
К великому удовольствию сторожа, жилец-гурман начал развивать колбасную тему. Рассказал, сколько сортов этого лакомства видел и пробовал за границей. Но не забыл добавить, что их, капиталистическая колбаса – одна соя да бумага и не идёт в сравнение с нашей, родной, колбаской, которую злые языки обзывали «крысиной». Дядя Ваня в этом вопросе был стопроцентно солидарен с Марципаном.
Тот молол языком, а сам не переставал тревожиться о Комаровском. Чего он так
– Что? – переспросил Марципан. – Дядя Ваня, ты что-то сказал?
– Юрка, спрашиваю, зачем бабий парик надел? – повторил консьерж, хитро улыбаясь.
– А-а… парик? – Марципан не сразу нашёлся, что ответить.
– К роли готовится или в «голубые» подался? – пошутил старик.
– Честно? – Марципан наставил на старика свои «черносливины» и начал на ходу придумывать объяснение, искусно переплетая правду и вымысел:
– Только, дядя Ваня, между нами. Одному тебе скажу. Комаровский от алиментов бегает. Долг накопился огромный. Он за дочку ещё не всё выплатил. За сына рассчитался, а за дочку, нет. Родил когда-то на свою голову и всю жизнь за это платит, – усмехнулся Марципан. И с удовлетворением подумал, что у него, слава богу, детей нет, – Было бы с чего! А то сам «лапу сосёт». Сидит круглый год на даче. Морковку грызёт со своего огорода. В Москву боится сунуться. На Потылихе его каждый знает. Увидят, сразу доложат жене…
Кинодеятель не врал. Склочный характер бывшей супруги Комаровского, Лолы, на Мосфильме был притчей во языцех. Лола Комаровская, по специальности, «художник-гримёр» а, по жизни, крутой профсоюзный деятель, даже в таком «серпентарии», как Мосфильм считалась невыносимой скандалисткой. Невысокая, с выдающимся бюстом и широким задом, она носила разные парики, короткие обтяжные юбки, из-под которых торчали кривоватые ноги с толстыми икрами. У Лолы был острый нос, холерические глаза и резкий противный голос. Вот только дети режиссёра выросли. И алименты с него давно никто не требовал.
– … Супруга примчится, закатит скандал. А Юра скандалов пуще смерти боится. Мне, допустим, на дачу ковёр отвезти надо. Так я его с трудом уговорил помочь. Обещал заплатить. Если б не нужда, он ни за что бы на Потылиху не поехал. Из-за жены. Такая стерва!.. Все соки из мужика выпила. Слава богу, я не женат, – Марципан перекрестился. – А ты, дядя Ваня, для спокойствия Юры, сделай вид, что не узнал его в парике, ладно? Что тебе стоит?
– Ла-адно! – засмеялся консьерж и отвернулся к экрану телевизора. Там начался какой-то криминальный сериал, который быстро увлёк старика.
Марципан перевёл дух, вынул из внутреннего кармана благоухающий носовой платок и промокнул лоб. В это время зашумел лифт. У толстяка засосало под ложечкой и застучало в висках. Предчувствие не обмануло его. Лифт остановился на первом этаже. Лязгнула дверь, и, сгибаясь под тяжестью ковра, из кабины вышел Комаровский.
Марципан бросил на режиссёра вопросительный взгляд. Тот молча кивнул. Мол, не волнуйся, всё в порядке. Режиссёр был на удивленье спокоен. «Выпил, – догадался Марципан. – Конечно, выпил для храбрости. У меня в гостиной, на столе, коньяк оставался. Выпил и успокоился, – желчно подумал он. – И гаишники ему не страшны. Ещё бы! Платить-то мне. Господи, господи, о чём это я?»
Марципан глянул на поклажу Комаровского и зажмурился. Его охватил ужас. При виде трупа, завёрнутого в ковёр и перевязанного ремнём, наподобие тюка, Марципан вдруг задрожал мелкой дрожью. Ему неожиданно стало жаль белобрысого мальчишку, так глупо погибшего в его квартире. Но ещё явственнее Марципан понял, что в эти минуты решается его судьба. Малейшая оплошность будет стоить ему свободы и, возможно, жизни. Марципану вдруг показалось, что из тюка свисает рука покойника. Он сделал «страшные глаза». Комаровский вопросительно
– Рука, – прошептал Марципан, выразительно артикулируя губами.
– Что? – не понял Комаровский.
– Рука торчит, – повторил Марципан громче. Он вспотел от волнения.
– А! – режиссёр костлявыми пальцами хладнокровно заправил в ковёр какую-то тряпку и с гордым видом профессионального грузчика направился к выходу.
Толстый Марципан, кивком головы, простившись со сторожем, побежал за режиссёром. Когда он был взволнован или торопился, то терял всю степенность. Походка его делалась вихляющей, смешной. Работая локтями и торсом, поворачивая грузное тело то вправо, то влево, Марципан, как пловец воду, буравил воздух и переставал быть красивым и важным. В такие минуты он сам себе не нравился, но сейчас было не до того.
Всё шло, как по маслу. Подельники вынесли труп из подъезда, подошли к видавшей виды легковушке Комаровского. Режиссёр велел Марципану открыть багажник, чтобы уложить туда труп, и вдруг…
– Смотри-смотри! Это же, как его?.. – услышали они к обоюдному ужасу. – Известный артист! Ну, как же его фамилия?! Солдатов? Майоров?..
– Подымай выше, балда! Генералов! Валентин Генералов! Как ты могла забыть?! Это же – Плохиш!!!
Диалог происходил между двумя весьма потрёпанными девицами, типичными «русалками». Как и их многочисленные сёстры-близнецы, эти русалки были худые, жилистые, имели жидкие волосы до плеч, бессовестные глаза, силиконовые губы и хриплые голоса. Старые актёры, по-наивности, звали русалок поклонницами. Марципан ненавидел русалок и боролся с ними, еще, будучи начальником актёрского отдела. Русалки сломали жизнь многим его подопечным. Он знал, что каким-то неведомым образом эти второсортные нимфы просачиваются на Мосфильм и торчат там до тех пор, пока на них не клюнет какая-нибудь обветшалая звезда. На языке таких девиц подобное действо называется «насадить палтуса», то есть раскрутить старика на ресторан, Дом кино, на постель, а то и на женитьбу. В зависимости от толщины его кошелька и, как повезёт. Марципан знал про русалок всё. Они всегда работают парами. Как снайперши, могут томиться в засаде часами, высматривая подходящую жертву. Глаз у них опытный, намётанный. Едва на их горизонте возникнет седоватый, лысоватый, морщинистый, но в меру известный пузанчик, русалки кидаются в атаку. Их нарочито громкий диалог всегда начинается со слов «смотри-смотри»…
Но надо отдать должное русалкам. Они знают своё дело. Многие из них, не только киноманки, но и настоящие киноведки. Они способны держать в памяти таких звёздочек, которые всего лишь раз засветились на кинематографическом небосклоне, вспыхнули и тут же погасли. Марципан был из их числа таких недолговечных светил. Он снялся, вместе с Миллером, в нескольких картинах. Его фильмография умещалась на пальцах одной руки. Самую популярную роль – Плохиша, в Гайдаровским «Мальчише-Кибальчише», сыграл тридцать четыре года назад и даже прославился. Конечно, его слава отличалась от славы Кибальчиша, Сани Жукова. «Жук», в середине 70-х был кумиром всех мальчишек Советского Союза. Молодой артист Александр Жуков был эталоном советского юноши. На экране это был: комсомолец, передовик производства, спортсмен, матросик-братишка эпохи Революции, разведчик времён Великой Отечественной. Улыбчивый, ясноглазый, открытый, он походил на своих героев и в жизни, а потому был полным антиподом Марципана. В кино худощавый блондин Жуков играл положительных героев. Толстому, чернявому, похожему на розовощёкого бога Амура Марципану, ввиду «абсолютно нетрудовой» внешности, доверяли только отрицательные роли. Он изображал труса, ябеду, лентяя, обжору… Марципан не годился в «эталоны». Он был воплощением беспечного и радостного бытия, претившего советскому человеку. Взрослого зрителя настораживал и отталкивал слишком довольный вид Марципана. Дети, напротив, любили добродушного толстяка. Три десятилетия назад они с Жуковым были соперниками. Плохиш тоже вкусил тогда кинославы. Но в артисты не пошёл. Гриша отсоветовал. Устроил его во ВГИК, на экономический факультет. В дипломе Марципана было написано: «Директор фильма» – продюсер, на новый лад. Этот «хлеб» был куда как сытнее и надежнее актерского.