Скарабей
Шрифт:
– На самом деле люди – артисты!.. Артист, хоть бы и самый бросовый, кому-нибудь непременно втемяшится. У кого-нибудь в башке да засядет. Кто-нибудь его, червяка, да полюбит. Как говаривал у старины Островского, «был бы талант, а поклонники найдутся»! Кстати. Ко мне тут Кибальчиш, Саня Жуков приезжал. Звал меня на рыбалку, о тебе спрашивал. Знаешь, кто он теперь? Ты не поверишь…
– Знаю. Наслышан. Юрочка, сделай милость, гляди на дорогу, – поморщился Марципан. Он не был расположен, говорить про Кибальчиша. Комаровский понял это и скорректировал тему:
– Нет, если б я когда-нибудь запустился, – с грустью
Марципан улыбнулся краем рта. Актриса Елена Баренцева давным-давно ушла из профессии. На Мосфильме говорили, что Елена, после смерти мужа, спилась и потеряла товарный вид. Кто-то «лично видел», как она побирается, кто-то «слово давал», что она держит сорок собак и роется в помойных баках…
– Ты, что же, всю киношную пьянь в свой фильм собрать хочешь? – Марципан с иронией покосился на Комаровского.
– Талантливую пьянь, Сергеич! – серьёзно поправил его режиссёр. – Тебя бы я взял директором картины. Или, как он сейчас называется? Исполнительный продюсер? Ты бы пошёл ко мне исполнительным продюсером? Или каким-нибудь там ещё?..
– Да, пошёл бы, пошёл бы! Только к чему пустые иллюзии, вся эта «маниловщина»? – резко осадил его Марципан и насупился. Комаровский раздражал его своим избитым пустословием. Как он может разглагольствовать и вообще оставаться спокойным, когда у него в багажнике труп? – Полно, Юрочка, хватит. Сделаем дело, потом и поговорим, и… выпьем. Сейчас не время разводить балясы.
Упоминание о предстоящей выпивке отрезвило Комаровского и добавило ему энергии. Режиссёр сомкнул праздные уста и увеличил скорость. Всю дорогу до «кольца» они с Марципаном молчали. Но не успел толстяк подумать, что всё идёт, как по маслу, что они с Комаровским – везунчики… как на их горизонте возник молодой, угрожающе-рыжий и как бы слегка сонный гаишник. «Ну вот, – с мысленно подосадовал Марципан. – Сейчас проверит на алкоголь и обдерёт, как липку. Ох, уж этот Комаровский! Нализался моего коньяку, как кот валерьянки!» Но всё вышло хуже, чем он ожидал. Гаишник объехал их слева, прижал к обочине и, заглянув в окошко, потребовал документы.
Марципан тревожно посмотрел на Комаровского и полез за деньгами.
Режиссёр спокойно предъявил гаишнику права. Тот долго разглядывал их, моргая бесцветными ресницами, потом вернул документы и попросил открыть багажник. Марципан затрясся от страха, расстегнул бумажник, отсчитал несколько купюр и незаметно сунул Комаровскому в карман. Тот дружелюбно улыбнулся гаишнику:
– Командир, гм, тут такое дело. Может, не стоит лезть в багажник?
«Это конец, – подумал Марципан с ужасом. – Сейчас этот малый разозлится, заставит выйти. Откроет багажник, обнаружит труп. А дальше: «руки на капот», «можете хранить молчание» и так далее». В его воображении нарисовалась кошмарная сцена из заграничного боевика. От страха у Марципана затряслись колени и подбородок.
– Как понять, «не стоит»? – равнодушно спросил гаишник. – У вас там, что оружие? Наркотики?
Марципан с Комаровским натужно засмеялись.
– У нас там, гм, ковёр, – доверительно сообщил Комаровский. – Только он, прошу прощения, того… облёванный сильно, – понизив голос, добавил он. – Везём выбрасывать.
У
– Перебрали с другом, – Комаровский невинными глазами показал на Марципана. У того снова душа ушла в пятки. – Ему «заслуженного деятеля культуры» вчера присвоили. Мы решили обмыть это дело в своём, артистическом, кругу и не рассчитали силы…
Марципан приветливо закивал. Комаровский говорил чистую правду. Только звание «заслуженного» ему присвоили не вчера, а десять лет назад.
– Артисты, значит? – хмыкнул гаишник. – Пляшем и поём?
– Угу, – с тем же, младенческим, выражением лица подтвердил Комаровский. – Вы фильм про Кибальчиша видели? Не старый, шестьдесят четвёртого года, а тот, что сняли спустя десять лет, с другими артистами. «Новые приключения Кибальчиша, его друзей и врагов». Не смотрели? Вчера опять по телеку повторяли. Правда, в семь утра…
– В детстве вроде бы видел, – пожал плечами гаишник. Марципан заметил, что он потеплел лицом, и рыжина его перестала быть агрессивной.
– Вот он, – Комаровский снова кивнул на Марципана, – в этом фильме Плохиша сыграл. Народный артист СССР Валентин Генералов. Не узнали? Может, хотите автограф? – услужливо предложил режиссёр.
– Да, ладно, в другой раз, – махнул рукой гаишник и зорко, по-орлиному, посмотрел на дорогу. К великой радости «сообщников», он узрел там что-то интересное. – Езжайте уж! Артисты!..
Комаровский не заставил просить себя дважды. Он нажал на газ и погнал машину так, будто ему смазали скипидаром известное место. Деньги Марципану он, конечно, не вернул. Да тот и не спрашивал. Он никак не мог прийти в себя от волнения. Всё промокал носовым платком потный лоб, а потом обмахивался им, как веером.
Свалка оказалась точно на том месте, где они и предполагали. Будь Марципан с Комаровским поэтами, они творчески содрогнулись бы при виде громадного поля, на котором недвижно стояли горы. Если б им захотелось написать про это по звучной поэме, они наверняка сравнили бы свалку с суровыми каменистыми плато Америки или с панорамой загадочного Тибета. Но в отличие от Анд и Гималаев, эти подмосковные горы состояли из слежавшихся годами слоёв мусора и прочих бытовых отходов. Под ноги всякому посетителю свалки текли ядовитые «горные» реки. Марципан подумал, что Гриша, увидев эту картину, сказал бы: «Поздравляю, товарищи! Мы на Луне!» И одержал бы в данном поэтическом турнире убедительную победу.
Комаровский притормозил у края свалки. Дальше пути не было. Они с Марципаном вытащили ковёр. Взяли его с двух концов и бесстрашно понесли в глубь территории. На свалке было тихо. Лишь ветерок посвистывал между мусорных гор, нарушая тяжёлое зловоние. Комаровский шёл впереди, а Марципан суетливо бежал за ним, придерживая тот конец ковра, где, по его расчёту, у покойника были ноги. Толстяк не выносил плохих запахов. У него дома, в гостиной, в спальне, в кухне, ванной, словом в каждой комнате стоял наизготове баллон с душистым дезодорантом. А сейчас он достал свободной рукой пахнущий сиренью носовой платок и приложил его к носу.