Сказка в дом стучится
Шрифт:
— Ударила, довольна? — прорычал он на смертельном от меня расстоянии.
Моя броня ломалась, как едва вставший на море лед. Сейчас если у его рубашки отлетят пуговицы, мы их в песке не отыщем… Как и слов, чтобы прекратить это странное объятие…
— Я никого не искал и не буду искать! С чего ты вообще решила, что мне нужна баба? Я никого новым браком не осчастливлю: ни себя, ни детей, ни эту самую эфемерную женщину. Так что либо ты, либо никто.
— Почему я?
Он молчал, но я уже просто слушать не могла…
— А, ну да… — подбирала я варианты. — Я ж не баба…
И
— Потому что я тебя знаю, дурында! — он снова держал меня за плечи, хотя они пока еще не тряслись. — Неужели непонятно?
Да ты, братик, завёл меня в такой темный лес, какая уж тут ясность?
— Я не умею знакомиться с женщинами, я не умею им нравиться, у меня реально нет на всю эту мишуру времени… И я не хочу, чтобы меня снова обвели вокруг пальца. Я дурак, бесхарактерный дурак… И ни одна женщина не станет меня уважать после того, как узнает всю правду…
— А я, типа, буду? — глотала я смех, потому голос выходил низким и с хрипотцой.
— А мне не нужно твоё уважение, — выдал Терёхин без всякого стеснения. — Просто будь рядом. На всякий пожарный случай…
— Постоянный эскорт, типа? Валера, я тебя реально не понимаю. Может, ты думаешь, я что-то такое про тебя знаю и потому могу найти логику в твоих словах, но я честно не обращала на тебя внимания и вообще считала вас с Наташей чуть ли не идеальной семьей.
— Ничего удивительного. Наташа хорошо играла в идеальную жену. Свекровь верила аж до поминок отца в ее непорочность и мой сволочизм. Так что все нормально. Наташа принимает лавры посмертно. Что тебе ещё непонятно из моих слов?
— Где во всем этом твои дети? Я, кажется, четко сказала, что не собираюсь принимать у Наташи эстафетную палочку.
— Ее давно приняли няньки. Дети не будут тебе мешать. Тебе вообще никто не будет мешать. Даже я. Могу приходить после девяти, как и сейчас.
— Переиначим вопрос: где во всем этом я? Мне-то на кой все это надо?
Он пожал плечами, так и не убрав рук с моих.
— Ну не знаю… Может, финансовая независимость. Нет, этого мало? Предложи свои варианты тогда…
— А у меня нет никаких вариантов. Предложение исходит от тебя, и у меня нет никаких резонов его принимать.
— А если подумать?
— Да о чем тут думать!
Я потянула его за локти и освободила плечи, но тут же лишилась талии.
— Ты мне нравишься, Александра. Очень. Я хочу видеть тебя рядом. Твои условия?
— Повзрослей! Я жалею, что не записала тебя хотя бы на аудио. Тебе бы самому стало смешно…
— И после этого ты все ещё предлагаешь мне с незнакомыми женщинами знакомиться? Я со знакомой не могу нормально объясниться. Ну хоть посмейся, если смешно!
Терёхин убрал руки и отвернулся. Мне ничего не оставалось, как поймать руками его пиджак, а то унесёт его от меня, как Мэри Поппинс на зонтике.
— Ты снова потерял пуговицу? Застегнись.
— А мне так больше нравится.
Я не успела отдернуть руки, Терёхин удержал мои пальцы у себя на животе. Пришлось остаться щекой в его спине.
— Я столько ни с кем не обнимался и после
— Уж какое-то слишком непристойное у тебя предложение.
— Слушай, Скворушка, не чирикай… Многие женщины всю жизнь ждут этого предложения и так и не получают.
— На третий день знакомства точно не получают!
— Три дня и пятнадцать лет. Сколько тебе ещё надо ждать?
— А я ничего не ждала. Тем более от тебя. Тем более вот так, на промозглом пляже, после пиццы и даже без поцелуя…
— А ты разрешишь себя поцеловать?
— С каких это пор для первого поцелуя требуется разрешение?
— С тех самых пор, как кто-то начал разбираться в поцелуях: есть детские, есть вырванные силой, есть проплаченные, есть подаренные… Мне нужен только последний. Остальные можешь оставить себе. У меня этого добра было довольно. Сыт по горло. У меня хоть и все зубы на месте, но я года три точно ни с кем не целовался. И вообще в глаза женщинам не смотрел. Нет там ничего интересного. Твои глаза никому не переплюнуть… Но ты сейчас ими просверлишь мне в спине дырку. Знаешь, я, как Высоцкий, не люблю, когда стреляют в спину… И в душу мне плевать не надо. Наплёвано до тебя. Посылай меня в глаза. Я хоть глазами твоими полюбуюсь напоследок.
И отпустил мои пальцы, но они застряли на ремне его брюк, и я по-прежнему тыкалась носом ему в пиджак, точно слепой котёнок.
— Валера, мы не можем играть твоими детьми. Их и так слишком много людей любят за твои деньги. Не добавляй к ним меня.
— То есть все-таки только за деньги? Я бесплатно тебе не нужен?
Я снова сцепила пальцы, чтобы он не вырвался: его глаза — последнее, во что я сейчас хочу смотреться. Пусть лучше будет пиджак. Серый, как моя жизнь. С ним. Если это все же будет… Алька, даже не думай… Не смей принимать его предложение!
Глава 36 "Любимая грелка"
— Валера…
Я не договорила. Он разомкнул мне пальцы и сомкнул уста. Запечатал одним взглядом так, что я чуть не прикусила губу, когда он обернулся: глаза больше не голубые, а серые. День кончился, наступила ночь. В душе. В двух душах. Что ж я наделала? Как допустила этот разговор?..
— Валера…
Я не могла смотреть ему в глаза прямо, получалось искоса, с опаской, со смущением. Не знаю… Возможно, дело в его ладони, которая пыталась стереть с моей щеки незапланированные румяна стыда.
— Ва…
Я не договорила. Не смогла три раза отречься от него… Четыре решающих буквы он поймал губами. Они замерли на моих, будто Валера глотал обиду. Нет, просто передумал брать, ждёт подарка. Я подняла пустые руки и заполнила их медными волосами. Даже короткие они поглотили мои пальцы, а губы — волю сопротивляться собственному желанию. Я тянула его к себе за шею, потому что поднимаясь на носочки, только глубже проваливалась в песок. Или все же у меня дрожали коленки. Да так сильно, что я уменьшилась на глазах до размеров испуганной девочки. Это был первый поцелуй за почти девять месяцев, но ведь не первый в моей жизни…