Сказки наших дней

Волин Юрий Самойлович

Крупными хлопьями падал снег. Полурота пехотинцев стояла "вольно". Винтовки были составлены в пирамидки, и солдаты свободно расхаживали, курили и с радостным оживлением поджидали приближающиеся сани, нагруженные пакетами. Впереди солдат, в самом центре экрана, стоял Андрей Семенович Прутников в шинели и в папахе, весь обсыпанный снегом, подвижной, веселый. Он тоже устремил взгляд на подъезжающие сани и, когда они были совсем близко, сделал несколько шагов вперед. Мы с Варварой Федоровной сидели в первых рядах, и нам показалось, что он идет прямо на нас. Впечатление было такое сильное, что мы оба невольно рванулись вперед,

а потом, сообразив, прижались друг к другу... Сани подъехали, и Андрюша начал раздавать подарки, ловко бросая пакеты в протянутые руки солдат. Он успел раздать не больше десятка пакетов, сани были еще полны, но экран заморгал и внезапно ослеп. Должно быть, оператор, снимавший эту сцену, решил, что дальнейшее будет только однообразным повторением уже показанного. О, если бы он знал, что эту картину будет смотреть мать обвеянного снежной пылью офицера, что для нас, близких Андрюше, каждое его движение, каждая его улыбка были новыми, удивительными, волнующими и чарующими, -- он не был бы так скуп и не закрыл бы так скоро волшебную сказку бельмом грязного холста!

Варвара Федоровна поднялась и пошла к выходу.

Я последовал за нею.

В фойе мы уселись, оба взволнованные и оба радостно-спокойные. Долго молчали. Потом я тихо произнес:

– - Конечно, все это -- недоразумение, и письмо Закатова и известие в газете... Правда -- вот это, то, что мы видели...

– - Через час мы его опять увидим, -- спокойно отозвалась Прутникова.

То, что я сказал, не было утешением и не было желанием обмануть себя вместе с нею. В ту минуту я не мог поверить в смерть Андрюши, как бы ни были убедительны и неопровержимы все доказательства. Ведь я только что видел его улыбку, жизнерадостный блеск его серых глаз! И через час я снова увижу его! Бессильна мертвая правда перед чарующим лицом живой лжи.

* * *

В ожидании следующего сеанса Варвара Федоровна рассказала мне:

– - Эта картина идет здесь третий день. Перед тем она показывалась на Невском, но я не знала. Я случайно набрела на нее уже в последний день перед переменой программы. Я расспросила, где она будет, и узнала, что здесь. Теперь я надолго знаю, куда ее будут переносить. Почти на месяц. Отсюда она пойдет к нам, на Пески, потом на Забалканский проспект, потом за Невскую заставу, на Выборгскую, к Нарвским воротам, опять вернется сюда, в соседний театрик... У меня все записано, по числам...

– - Ну, а потом? Через месяц?

– - В точности еще неизвестно, но я, конечно, буду знать... Кажется, потом ее отправят в провинцию, в Новгород, оттуда в Нарву, потом в Колпино...

– - И вы поедете за ней?

– - Конечно, поеду! Кто меня может удержать?
– - уверенно и даже слегка удивленно ответила Прутникова, будто мой вопрос показался ей наивным.

Я не спросил о том, что будет дальше, после всех Нарв и Новгородов, когда истрепанная в долгих мытарствах кинематографическая фильма умрет естественной смертью. Я не спросил об этом потому, что в тревоге наших дней сам разучился заглядывать так далеко в будущее.

II. Пулька преферанса

Это

была совсем необыкновенная пулька, хотя составилась она самым обыкновенным образом.

Встретив меня в коридоре, поручик Сумароков спросил:

– - Вы играете в преферанс?

– - Играю.

– - Вот и отлично! Сегодня вечером свободны?

– - Свободен.

– - Значит, к восьми у меня в номере. Не забудьте, номер 45-й, в третьем коридоре направо. Придете?

– - Непременно.

Мы познакомились с поручиком Сумароковым только накануне в читальной зале отеля. Никто нас не представил друг другу, просто заговорили, оба взволнованные сенсационным газетным известием. Поговорили минут пять и раскланялись. Его имя я узнал потом. Моего имени он, вероятно, и до сих пор не знает.

Люди, не играющие в преферанс, удивятся такому быстрому развитию знакомства. Вчера случайно столкнулись, обменялись парой слов, а сегодня: милости просим ко мне! Но преферансисты, знающие тоску по четвертом партнере, не только найдут вполне естественным, но и одобрят нас обоих: поручика Сумарокова, приглашающего к себе почти незнакомого человека, и меня, охотно принимающего это приглашение.

Я даже не спросил, кто будут остальные два партнера. Ясно, что это будут преферансисты, а этот сорт людей не знает никаких классов и рангов, ни сословных, ни возрастных, никаких иных различий.

И ровно в восемь я входил в 45-й номер.

Я часто опаздываю в разных даже самых важных случаях жизни, но никогда не решился бы опоздать на условленную пульку. Простит делец, напрасно ждавший вас по важному делу, простит возлюбленная, если вы не пришли во-время на свидание, но никогда не простят вас игроки, которых вы заставили прождать каких-нибудь десять минут.

– - Ну, вот, превосходно!
– - весело встретил меня хозяин.
– - Теперь все. Можно за дело! Ах, да, вы не знакомы!

Я поздоровался с партнерами.

Все трое были офицерами: два поручика, один прапорщик. И все трое были ранены: у одного повязка на руке, у второго на голове, третий -- хозяин -- был с костылем.

Стол для игры был приготовлен посередине комнаты. Горели две свечи, аккуратно разложены были мелки, и, целомудренно красуясь бандеролями, лежали две новенькие колоды карт.

С торопливой деловитостью расселись по местам.

– - Для начала маленькую!
– - предложил один.

– - А по какой?
– - спросил другой.

Условились быстро и занялись делом.

Все мы были страстными игроками, это обнаружилось с первого круга. Играли молча, произнося только странные для чужого уха восклицания, полные однако значения для игроков:

– - Пас!

– - Семь первых!

– - Семь без козырей!

Иногда, впрочем, загорался горячий спор по поводу чьего-нибудь неправильного хода.

Игра шла быстрым темпом. Никто не "лез в гору", т. е. не наставлял "ремизов".

К одиннадцати часам пулька была закончена.

– - Теперь закусим, а потом можно и еще пулечку!
– - предложил хозяин.

– - Непременно вторую!
– - живо подхватил прапорщик.
– - Что же это такое? Трехчасовая пулька, ведь это не в счет! Надо закатить настоящую!

Возражений не было. Мы только разыгрались, размахнулись, и уже конец! Непременно повторить!

– - Но раньше закусим. Пожалуйте сюда, и покорнейше прошу не стесняться. Потом проголодаетесь, поздно будет!