Скопец, сын Неба
Шрифт:
– Учитель, о какой смерти ты говоришь?
– О человеческой.
– О своей ли смерти ты говоришь?
– Да.
– Если ты знаешь, что тебя там ждет смерть, - зачем ходить туда? Не ходи в Иерусалим,- просит Петр.- Останься здесь, а мы разведаем. Здесь тебя не найдут.
– Не они меня ищут, я их ищу!
– Учитель, пусть не будет этого, - рыбак всерьез пугается за жизнь Иисуса. - Не ходи в Иерусалим.
– Отойди от меня, сатана! Пожалевший меня - предал меня!
Обескураженный Петр не находит слов и лишь обиженно сопит. Он совсем перестал понимать Мессию.
На пятый день они приходят в пограничный с Самарией Ефраим и останавливаются в этом иудейском городе на постоялом
Странным взглядом провожает Иисус эти толпы - людские и овечьи. Кажется, ему одинаково жаль и одинаково противно все это мясо. Он сходит с дороги, взбирается на холм и долго наблюдает за движущимся потоком тел. Его фигура алеет на вершине как сигнальный флаг, залитый кровью. Его ученики собираются вокруг и терпеливо ждут.
Возможно именно оттого, что все идут в одну сторону, всякий движущийся против течения привлекает к себе внимание. Двое молодых мужчин отчаянно преодолевают этот людской поток. Они - единственные, кто идет от Иерусалима. Один из них удивительным образом похож на новичка в окружении Иисуса. Фома вдруг вскрикивает и бросается вниз на дорогу к своему двойнику. Они обнимаются и о чем-то оживленно говорят. Эта немая сцена, в которой один близнец горячо жестикулирует, а другой в отчаянии хватает себя за голову, выглядит почти комичной, словно некий лицедей изображает перед зеркалом горе. Смысл этой сцены становится ясен, когда близнецы и третий их спутник поднимаются на пригорок. Фома со слезами на глазах произносит:
– Ирод Антипа казнил Иохонана.
Все вспоминают предсказание Иуды и с неприязнью смотрят на мрачного хромуна, будто он накаркал эту беду.
– Расскажи, - говорит Фома брату.
Филипп драматично повествует:
– Мы только вернулись с Натаниэлем, - он указывает на своего спутника, - из Кумрана, передали учителю от братьев письмо. А вечером налетели солдаты Антипы. Нам пригрозили оружием, кое-кого побили и ранили, а Иохонана бросили на коня, как куль, и увезли в Машерон, в царскую крепость. Мы пошли следом за ними. Три дня назад мы пришли к крепости, а на стене возвышается отрубленная голова учителя. Это дьяволица Иродиада сделала, - убежденно заключает Филипп, воспитанник кумранских женоненавистников, - Антипа не посмел бы.
– Святого праведника убила, - вторит ему Натаниэль, - гореть
– Это мой брат Филипп, - вспоминает убитый горем Фома, что не представил своих товарищей. - А это Натаниэль, прозванный бар-Толомеи - сын полей.
Иоанн с любопытством спрашивает последнего:
– Почему тебя прозвали сыном полей?
– Мои родители - крестьяне. Мать родила меня прямо в поле, когда они собирали урожай, - поясняет Натаниэль, делая это, наверное, сотый раз в жизни.
Симон кананит приглядывается к нему:
– Я ведь тебя знаю. Ты из Каны.
– Верно, друг, - соглашается тот. - Я тебя тоже помню. Ты у зелотов старший.
Симону неловко, хоть и лестно.
– Ну, здесь есть и постарше. Вот наш учитель Иисус - зелот Неба, вот Иуда Сикариот, он тоже зелот. Петр с Андреем, Матфей, Иоанн с Иаковым, сыны грома.
– Почему сыны грома? - в свою очередь спрашивает бар-Толомеи.
Братья уже и не помнят, откуда пошло это прозвище.
– Потому что они очень горячие юноши, - приходит им на помощь Матфей.
Осиротевшие ученики Иохонана отходят в сторону и тихо переговариваются. Никто им не мешает. Наконец, они подходят к Иисусу.
– Учитель, - Фома впервые называет его этим титулом, - могут мои братья присоединиться к тебе?
– Конечно, - почти равнодушно разрешает Иисус.
Легенда о торжественном призвании двенадцати апостолов родится у евангелиста Марка, секретаря Петра. Матфей ее сохранит в своей редакторской версии, секретарь самозванца Павла евангелист Лука расцветит эту процедуру как великое таинство, но Иоанн в своем Евангелии ничего не подтвердит. Истинными учениками Иисуса он будет считать только себя с братом и могучих рыбаков. Даже мытарь Матфей не удостоится от него такой чести, зато Иуда будет представлен у Иоанна в самом черном свете.
Людская река из паломников по-прежнему движется мимо них. Многие встречают на этих дорогах своих старых знакомых, сходят на обочину и оживленно говорят, вспоминая, когда виделись в последний раз. Праздничный Иерусалим становиться местом приятных и неожиданных встреч для евреев из Сирии, Персии, Понта, Александрии и Рима. Прочие вежливо обходят такие группы и спешат занять места в переполненном городе. Если бы священный город был Ноевым ковчегом, то он пошел бы ко дну на Пасху. Более миллиона людей набивается в его трюм, где в обычное время помещается лишь сто тысяч, из которых пятую часть составляют священники Храма.
Даже в Вифании, одной из близлежащих деревень к Иерусалиму, дома полны родственников и гостей. Старики сидят на камнях у ворот, детвора бегает по улочкам. Селяне провожают новую партию паломников любопытными взглядами. Иисус ведет своих учеников к дому некоего Лазаря, с которым его связывают дружеские отношения. Ворота дома раскрыты. Внутри виден небольшой сад, дом и дворовые постройки. Иисус входит внутрь и от порога зовет:
– Лазарь!
В дверях дома на мгновение появляется подросток лет десяти, а затем выходит его мать, женщина лет двадцати пяти - тридцати в траурном одеянии. Узнав Иисуса, она со слезами идет к нему навстречу.
– Иисус!
– Мир тебе, Марфа. Что случилось?
– Лазарь умер, - приятным грудным голосом отвечает она. - Уже четыре дня.
Иисус скорбно качает головой.
– Я был как раз в Ефраиме. Мне очень жаль. Как я хотел увидеть его! Я желал с ним попрощаться.
Марфа, проливая слезу, понимающе кивает и не сознает очевидной нелепости: если бы Лазарь был жив, зачем с ним прощаться?
– Он тоже вспоминал о тебе. Ах, если бы ты пришел раньше!- сожалеющее произносит она, будто это изменило бы ход событий. - Он тяжко скорбел и был в бреду. Все говорил, что огонь пожирает его внутренности. Даже кричал временами.