Скопец, сын Неба
Шрифт:
– Что у тебя за топор на поясе? - вопрошает заинтересованный Петр.
– Эта кирка должна быть у каждого ессея, - отвечает Фома. - По ней члены общины узнают друг - друга.
– Но зачем она?
– Перед тем как справить нужду, мы обязаны выкопать этой киркой яму, а затем засыпать все извергнутое из себя и отмыться. Наша скверна не должна оставаться под небом Господа. Это - наша мертвая часть, и она должна быть погребена, как и само наше тело после смерти. Остаться не погребенным - великое бесчестие для ессея. Солнечный луч не может касаться наших нечистот, чтобы не оскорблять Бога.
–
– Если только туда не проникает свет. Но лучше закопать. Даже самые разумные из животных - кошки это делают.
– Поэтому египтяне почитают кошек, - усмехается Иуда.
– Почему? - не понимает Петр.
– Наверное, за их чистоплотность. Скажи, Фома, ваши учителя не у египтян учились чистоте?
– Господин, наше учение от Бога! - Фома впервые говорит с чувством, выйдя из своей благочестивой невозмутимости, к которой его приучали годами в Кумране.
Иуда насмешливо взглядывает на этого солдата мудрости и как-то странно произносит:
– Я так и думал.
Такое издевательство над молодым ессеем не вызывает протеста даже у враждебно настроенного к Иуде Иоанна. Рассказ Фомы раздосадовал всех учеников Иисуса. Они вдруг осознали, что их личная гигиена далека от священнодействий ессеев, и теперь ищут в них слабое место.
– А как же суббота? - вдруг говорит Иаков. - Значит, вы не соблюдаете субботу? Вам же надо закопать…
– Суббота еще более священна для ессеев, чем для фарисеев. В субботу мы не едим и воздерживаемся от телесных потребностей.
– Оттого ты, парень, строен как кипарис, - усмехается опять Иуда.
– Господин, - отвечает Фома, вернув себе невозмутимость, - наша праведная жизнь идет нам на пользу даже в этом мире. Ессеи редко болеют и доживают до ста лет. Значит, они угодны Богу. Господь не дает долголетия грешным и злым людям.
– Разве праведность измеряется долголетием?
– И этим тоже, господин.
– Я думал, она измеряется мудростью и добрыми делами, - иронизирует Иуда.
Но Фома больше не дает сбить себя с толку.
– Человек не записывает добрых дел своих в книгу, а мудрость его может измерить только Бог. Он дает за это человеку многие годы. Долголетие – это свидетельство благочестия.
– И ты, конечно, намерен жить как можно дольше, - заключает Иуда.
– На все воля Господа.
– Но надеешься ты именно на это?
Фома не может понять, чего хочет от него этот уже не молодой человек, которому, впрочем, далеко до седовласых кумранских старцев.
– Все надеются на это.
– Потому что все считают жизнь безусловным даром, а смерть - безусловным наказанием. Разве смерть не приближает праведника к Богу?
– На все воля Господа.
– Учитель, скажи что-нибудь, - просит Иоанн.
– А кто вам скажет, когда меня не будет? - строго отзывается Иисус, все это время холодно молчавший. - Истина должна вас освобождать. Ищите свободу, а все остальное само приложится.
Иисус рассержен. Он видит, что при первом же самостоятельном столкновении с оппозиционной доктриной его ученики теряют его истину. Не открыли они в себе Святого Духа, который бы говорил за них и разнес в щепу любую человеческую
– И ваши старцы никогда не устают жить? - спрашивает он Фому, впрочем, уже без сарказма.
– Их жизнь спокойна, как море в ясную погоду.
– Как мертвое море.
– Господин, я еще молод, чтобы судить об этом.
– Пожалуй, так, Фома, - соглашается Иуда. - Ты еще не дорос отвечать за своих старцев. Но этот мир именно таков, каков он есть, потому что все в нем хотят жить как можно дольше. Умри ты сегодня, а я – завтра. Вот и вся мудрость этого мира и твоих старцев.
Иисус неожиданно останавливается и говорит:
– Мы пойдем через Самарию. Повернем здесь, - и первым решительно поворачивает направо.
Караванный тракт привел бы их самой короткой дорогой в Иерихон, а оттуда лишь день пути до Иерусалима. Но они сходят с него и углубляются в гористую местность. Территория Самарии не имеет никаких административных границ, Рим даже не выделил ее из Иудеи. Это - одна и та же земля, на которой люди говорят на одном и том же языке и занимаются теми же ремеслами, что и все вокруг. Но каждый правоверный израильтянин проходит эту территорию как враждебную и грешную. Самария была заселена переселенцами из Вавилонии еще во времена Навуходоносора. За века эти люди переняли все обычаи и нормы местного населения: их язык, образ жизни, одежду и религию. Самаритяне даже выстроили Храм Израильскому Богу Яхве на горе Геризим. Но иудеи сочли это святотатством и разрушили его. Именно по этой земле идут теперь Иисус и его восемь спутников.
Фома пытается привыкнуть к своему новому сообществу, в котором нет праведного фанатизма, но царит простота. В Кумране младшие члены общины даже не смели касаться ветеранов братства, а если новичок это нечаянно делал, то старцы совершали омовение. Здесь же - полная вольница. И хотя предводитель их строг и молчалив, нетрудно заметить, что его ученики не испытывают перед ним трепета. Фома пока еще не может понять, что привязывает их к Иисусу. Для него отношения между учителем и послушником основываются на почтении и военной дисциплине.
– Зачем идти через Самарию? - тихо спрашивает он Иоанна, надеясь получить такой же доверительный ответ.
– Учитель, - громко говорит юноша,- Фома спрашивает, почему мы идем через Самарию? Можно мне рассказать ему притчу о добром самаритянине?
– Расскажи,- безучастно отзывается Иисус.
Иоанн начинает вдохновенно излагать смущенному Фоме историю о человеке, которого избили и ограбили разбойники на дороге.
– Мимо проходил иудей. Посмотрел на раненого, пожалел его и пошел дальше. А потом шел по дороге левит, покачал головой и сказал: если найдешь своих обидчиков, я помогу тебе взыскать с них ущерб в суде. И отправился по своим делам. А после всех проходил некий самаритянин. Увидел избитого и ограбленного, поднял его и отвел на постоялый двор. И сказал хозяину гостиницы: вот тебе два динария, окажи внимание этому человеку, а если потратишь на него больше, то я тебе все верну. И ушел, не дожидаясь благодарности от того, кому помог. Вот и скажи теперь, Фома, кто был этому человеку ближним его: иудей, левит или самаритянин?