Сладкое лето
Шрифт:
Как оно пахло! Не понимаю, почему никто не делает духи с запахом сливочного масла? Есть же карамель и пирожные и даже запах кожаного седла, а вот этот теплый запах уюта, достатка, теплой мамы, обещания вечности – его нет.
К сожалению, дальше его надо смешивать с кефиром, запах которого я не люблю так же сильно, как люблю масло. Можно сказать, это противоположные запахи.
Меня в детстве пытались отдавать в детский сад, и после бабушкиного дома в деревне, где этого кефира не было никогда, его запах был для меня символом одиночества и ненужности.
Странно, но гороховый суп я при этом люблю, хотя все остальное время в саду пахло именно им.
Ладно, переходим к сухим ингредиентам.
Магия и секреты кулинарии иногда прячутся в очень простых вещах.
Точная дозировка.
Точная температура.
Очень качественные продукты.
Нельзя «утилизировать» невкусное и испортившееся в выпечку.
Из прокисших сливок получится прокисший крем, а если пропитать невкусным ликером бисквит, получится невкусный бисквит.
Но этому я научилась еще у бабушки: после деревни есть творог и сыр из магазина было невозможно. Я чувствовала любой посторонний запах и могла точно назвать день, когда на производство заходила какая-нибудь комиссия, пахнущая одеколонами.
Для того чтобы понять, как важна температура, мне хватило двух неудачных попыток сделать «Птичье молоко».
А для точных дозировок я даже купила ювелирные весы на Алиэкспресс.
Забавно было, когда я забрала их с почты и пошла погулять в парке. Там меня остановил наряд полиции и попросил открыть сумку и показать документы.
Увидев весы, они крайне возбудились: требовали показать всю галерею фотографий, обшарили в сумке даже те кармашки, про которые я забыла и вывернули карманы в моих джинсах. Я честно говорила, что кондитер и буду взвешивать только дрожжи и пекарский порошок.
«Ага, конечно». Они оглядывали сверху донизу. Тогда во мне было вообще тридцать семь килограмм. И большая часть – в мешках под глазами. Видимо, такая фигура кондитерам была не положена. А вот наркоманкам – да!
С тех пор я всегда хихикаю, когда отмеряю на этих весах пять грамм разрыхлителя или пятнадцать грамм какао. Мой секрет в том, что я делаю совершенно наркоманские десерты. Но каждый ингредиент в них абсолютно законен!
Теперь мука – и перемешать. Очень быстро, очень легко, не усердствуя.
Никаким не миксером, не дай боже. Нельзя, чтобы тесто уплотнилось. Оно отлично будет держать форму в бумажных формочках. А в руках должно распадаться на хлопья. Нежные и невыносимо шоколадные.
Дети, впрочем, все равно будут ими швыряться, но я иначе уже не могу.
Я быстро отсадила тесто из кондитерского мешочка в формочки, засунула в духовку и пошла на подоконник курить. Новую порцию теста сделаю, когда испечется эта. От долгого стояния оно уплотняется, это идет на пользу только пряникам.
У меня в запасе целая стопка коробок с круглыми прорезями для кексиков, много-много кефира и масла, целый длинный день и чуть-чуть печальных мыслей. Идеальное состояние, чтобы в шесть-восемь приемов
Только мысли останутся со мной.
Я пытаюсь убедить себя, что печалюсь из-за запаха кефира. С моим обонянием я имею право на любые взаимоотношения с запахами, даже впадать в хандру на целый день после встречи с нелюбимыми. Сейчас немного погрущу, пока печется первая партия, а потом курить будет уже нельзя, иначе капкейки заберут себе запах табачного дыма.
Но на самом деле мне очень грустно, потому что я… скучаю по Максу. Для гордой и независимой я слишком быстро привязываюсь. Прямо как девочка из детдома, которая готова хвататься за всякого: будешь моей мамой?
Никто не будет моей мамой, я точно знаю.
Но надо было с ним нормально переспать.
Это во мне недотрах говорит.
И то, что я реву, – это тоже он.
Но я снова завидую Сонечке, которая сегодня утром проснулась женой самого любимого своего мужчины, и теперь перед ней весь огромный теплый мир. А у меня полчаса, пока пекутся капкейки, и весь день сегодня в запахе шоколада и сливок.
Это тоже запах дома. Дома моего отчима. Куда меня приняли и начали воспитывать так, будто я его дочь. Но было уже поздно. Я была уже ничья дочь.
Сейчас я будто ворую у него этот запах. Присваиваю его себе.
Почти пять лет прошло, а шоколад для меня все еще угнетение, бунт и свобода одновременно.
Я открыла окно и выбросила окурок прямо на улицу.
Засигналила машина, я вздернула голову, недоверчиво, но уже все понимая, потому что так нагло сигналить мог только один… одна… невыносимо яркая в солнечном свете алая «бэха».
Я выскочила из дома так быстро, что показалось – выпрыгнула из окна.
Макс поймал меня в объятья, словно и правда вынул из воздуха, и закружил, одновременно целуя.
Мы почему-то оба улыбались как ненормальные. Как будто не виделись тысячу лет, встретились после долгой разлуки, чтобы никогда не расставаться.
Очень тяжело целоваться и смеяться в одно и то же время.
Глядя на нас, улыбались все прохожие.
Первый день лета! Это все он виноват.
– Ты плохо прячешься, сахарная фея, – упрекнул Макс в перерыве между двумя такими разными поцелуями – невесомым в веки и глубоким, с языком, засунутым в горло. – Мне совсем не пришлось тебя искать. Я рассчитывал, что ты загадаешь мне загадку хотя бы того уровня, что и я тебе.
– Я ее легко разгадала.
– Ты читила. А я пошел самым простым путем, позвонил твоей Соне и сразу получил адрес.
– Сразу?
– Ну ладно, не сразу, пришлось сначала подключить ее мужа, чтобы он за меня поручился. Но два шага – это несерьезно.
Я терлась об него как кошка, и как кошка в течке, хотела этого самца прямо сейчас! Он приподнял меня и прижал к себе сильнее, чтобы я почувствовала, что он тоже очень даже готов. Немедленно.
– Будешь наказана за то, что сбежала… – хрипло прошептал Макс, пытаясь мурлыкать, но его голос срывался, а кожа буквально полыхала.