Слава для Бога
Шрифт:
— Во дает! — Орон завороженно посмотрел на Морену. — Вот уж не знал, что ты так причитать умеешь? — Богиня не ответила, а только прострелила птицу злыми глазами, и продолжила петь и мести путь невестам:
— Пожалела тебя, девушку.
Как с ceгo денечка долгого
Ведь придумал твой батюшко
С родом-племенью расстатися;
Спознавайся, мое солнышко,
С чужим родом-племенью!
— А девки-то наши, гляньте до чего хороши. — Филька поднялся и шагнул на встречу торжеству. — Сам бы женился, да только
Слава спускалась по лестнице в красном сарафане, расшитым серебряными цветами, и белым жемчугом, с белыми кружевными рукавами, отороченными золотой каймой, и мехом, и такими же воротом, и подолом, а Анисья словно ее отражение в зеркале, только наоборот, сарафан белый, с золотом, и черным жемчугом, а все остальное красное с серебром и мехом, одинаковыми были только белоснежные платки на голове, завязанные поверх заплетенных в гульки волос на макушках, да красные, усыпанные каменьями сапожки, едва выглядывающие из под стелящегося по полу подола.
Следом за невестами на ступенях появился Лель. Он улыбнулся, выхватил из воздуха свою волшебную свирель, и заиграл удивительно красивую, одновременно грустную и веселую музыку. Полилась она трелью по терему, и потекла в окна, где гомонила ожидающая венчания, возбужденная толпа, которая в тот же миг, завороженно смолкла.
— Расплетались ли? — В расступившееся в стороны пространство вышел Перун в белоснежном хитоне, с вычесанной посеребренной бородой и усами, и с неизменным посохом в руках.
— Расплетались, батюшка. — Низко поклонились, коснувшись пальцами пола невесты.
— Заплелись ли? — Пытался выглядеть строгим бог, но у него ничего не получалась, и улыбка, нет да нет, проскакивала на губах.
— Заплелись, батюшка. — Еще раз поклонились невесты.
— Рушники мужей вязать взяли ли. — Попытался нахмурится Перун.
— Взяли, батюшка. — Третий раз поклонились невесты.
— Тогда караваи берите. Идем во двор вас продавати мужам будем. — Он махнул рукой и толкнул дверь.
***
— Вьюн над водой,
Да вьюн над водой,
Ой, да вьюн над водой расстилается.
Жених у ворот,
Ой, да жених у ворот,
Да жених у ворот дожидается.
Вынесли ему,
Да вынесли ему,
Ой, да вынесли
Сундуки полны добра...
По двум сторонам крыльца стояли нарядные девушки, с вплетенными в косы цветами, в венках из ромашек, и улыбаясь, выводили веселый мотив свадебной песни.
Собравшаяся толпа восхищенно выдохнула, и едва не упала на колени. Невест к жениху выводил сам Перун в сопровождении Морены. Виданное ли доселе дело. Боги пришли венчать смертных лично.
Перун, гордо расправил плечи и спустился по ступеням крыльца к ожидающим там его женихам.
Перв с Богумиром, одетые в белые, расшитые красными нитями рубахи, в таких же портах и в красных кожаных сапогах, поклонились суровому богу
— Мальчишник гуляли ли? — Пробасил Перун.
— Нет батюшка. — Ответили оба жениха.
— Отвратно. — Нахмурился тот. — Придется со свадебкой повременить.
Толпа выдохнула, и замолчала, уткнувшись взглядами в громовержца, а тот стоял, морщил лоб и думал:
— Что в оправдание свое скажите? — Наконец спросил он.
— В походе был, батюшка. — Поклонился Богумир.
— Службу княжью правил, батюшка. — Поклонился Перв.
— Понимаю. Дело важное делали, не по злому умыслу традицию нарушили. Быть свадьбе. — Улыбнулся бог.
Толпа взорвалась воплями:
— Слава! Слава Перуну! Слава Перву! Слава Богумиру!
Перун обернулся в сторону терема:
— Веди девок мамка. — Кивнул он Морене. — Пусть руки своим суженным повяжут, а я узлы затяну. К идолам не пойдем, неча деревяшкам кланяться, коли сами боги тут.
Слава с Анисьей спустились в сопровождении Морены с крыльца, подошли к Богумиру и Перву, а те протянули им на встречу левые руки. Невесты накинули на них расписные рушники, и сам коснулись левыми рукам локтей женихов. Перун ловко их перевязал и запел басом:
Ты искуй нам свадебку.
Чтобы крепко-накрепко,
Чтобы вечно-навечно,
Чтобы солнцем не рассушивало,
Чтобы дождем не размачивало,
Чтобы ветром не раскидывало,
Чтобы люди не рассказывали! — Он замолчал и улыбнулся:
— Теперича вы венчаны. Мир вам и любовь. Целуйте друг дружку в уста. Пусть все видят любовь вашу.
Метнулся с неба солнечный луч, осветил лица молодых, и вышла из него Инглия:
— Целуйтесь.
Подошла ближе Морена и улыбнулась:
— Целуйтесь.
— Вышел из лопнувшего пространства Даждьбог:
— Целуйтесь.
— Зависла в небе тройка небесных коней, запряженных в грозовую колесницу:
— Целуйтесь. — Засмеялась Перуница.
Перун дождался, когда молодые поцелуются, и развернул их к толпе, вложив в связанные руки караваи:
— Идите по кругу, угощайте людей хлебом солью, да за столы приглашайте. Пировать будем. Три дня сроку всем, чтобы не одной крошки не осталось, что бы не одной капли не осталось! Гуляй народ во славу молодых!
Горько!!!
***
Столица гудела как рассерженный улей. Смех и песни сливались в одно монотонное жужжание. Столы накрыли прямо перед княжеским теремом, и ломились они от всевозможных яств. Тут и жареные поросята, целиком на блюде, тут и икра черная, и икра красная с севера привезенная, тут и фазаны, и стерлядь, и белуга с осетром, шанежки, кулебяки, расстегаи, и конечно же квас. Лучше на все на это добро не смотреть, косоглазие заработаешь, лучше не нюхать, слюной подавишься, лучше сразу за стол, и угощаться, до перехвата дыхания, до раздутого живота, а потом в хоровод, или скоморохов смотреть. Эх, хорошо!