След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)
Шрифт:
Для него поиск - дело принципа. Он готов искать хоть всю жизнь, чтобы все-таки в итоге найти, хоть что-то найти, доказывающее, что он не ошибался в Майгатове. Для Бурыги поиск - всего лишь лишний день похода, отщелкнувший, как в кассе, восемь баксов суточных, но день почти и не нужный, ничего не добавляющий к его правоте в негласном споре с Анфимовым об этом строптивом помохе.
– Знаешь, как моряк заорал, так я сразу понял, что эти засранцы пираты. Пока вы там варежки разевали, я в низы рванул, к оружейке. Смотрю замок. А что мне замок, если я в сверхсрочниках, на крейсере еще, кочергу восьмеркой загибал. Я его шарах - и оторвал!
– Зачем им эти мешки нужны были?
– грустно вздохнул Анфимов.
– Что у них в Италии: сахара, что ли, нет? Моряка, сволочи, убили...
– Может, и не итальянцы они вовсе. Смотри, как по-нашенски шпарили...
– Да нет, хозяин-то итальянец, а остальные - точно наши...
– Выходит, Анфимыч, такие времена пришли, что пираты уж и на военные корабли плевать стали?
– А что - военные?.. Пока пушки развернешь, они уже - шмыг!
– и убежали. Значит, корабельный устав еще до конца не дописан. Надо главу делать, что в море матросы и офицеры обязаны ходить по верхней палубе с оружием...
– Ну да! Тут и так упреешь! А ты еще железяку на пузяку - это ж вообще ожог заработаешь... И потом: так же салаги годков с обиды, мля, перестреляют. Не-е, не годится...
– Морской протест заявить бы нужно, - озабоченно проговорил посеревший Анфимов.
– Положено - в первом порту захода, - пофорсил знанием законов Бурыга.
– А где он - тот первый?
– Латакия, в Сирии. Мы ж там отовариваться будем. Только, Анфимыч, поверь мне: этот протест - что мертвому припарки. Телеграмму в штаб флота дали? Дали. Значит, самое главное сделали. А протест... Вот что мы об этих хануриках знаем? Название яхты запомнил?
– А его, кажется, и не было...
– Когда кажется, креститься надо.
– И номера на борту - никакого, - озабоченно покомкал сухие губы Анфимов.
– А флаг? Флаг точно помню - итальянский...
– Они тебе хоть парагвайский повесят. А лучше б сразу - череп с костями, "Веселый Роджер".
Вежливый кашель заставил Анфимова обернуться. В рубке стояли Ким, которому он поручил собирать бумаги по происшествию, и согнувший голову от низкого для него подволока старшина-фельдшер.
– Все как положено, товарищ командир, - протянул Ким зеленую папку. В трех экземплярах: объяснительные записки, выписки из вахтенного, навигационного и машинного журналов, акты результатов осмотра, схема взаимного маневрирования, ну... и остальное.
Анфимов уже хотел открыть папку, заранее зная, что Ким все сделал с тщательностью и аккуратностью образцового чиновника, но из-за его спины ткнул поверх папки кипой фотографий фельдшер, и Ким, увидев их, вспыхнул и честно признался:
– Забыл о фото, товарищ командир...
– Все сняли?
– выпал из кресла Бурыга, воткнул свой живот между Кимом и Анфимовым.
Его толстые, влажные пальцы, оставляя сеточки отпечатков на зеркальном глянце, перебрали фотографии убитого Абунина, вмятины от пуль на торпедном аппарате, на палубе возле мешков.
– Мог бы и получше сделать. "ФЭДом", что ли?
– Не в аппарате дело, товарищ капитан второго ранга, - при перечислении его звания фельдшер бросил голову вверх, чтобы замереть в стойке "смирно", и тут же врезался белобрысой макушкой в стальной кожух трассы.
–
Бурыга недовольно перевернул фотографии, поморщился от желтых разводов фиксажа на оборотной стороне и оборвал фельдшера:
– Хватит болтать! Тебя от словесного поноса лечить нужно. Ты что: не знаешь, что фотография не является документом, пока на обороте не указано, где, когда и при каких обстоятельствах все изображенное случилось?
– Сейчас устраним, товарищ капитан второго ранга. Моряк - ни причем, защитил фельдшера Ким.
– Ни приче-о-ом, - передразнил Бурыга, посмотрел на сомкнутые щелями и оттого совсем не видимые глаза Кима и вернулся к своему креслу, которое тут же застонало и заныло под его необъятной фигурой, с которой запросто в Японии можно было выиграть чемпионат по борьбе сумо, а если и не выиграть, то получить первый приз за необъятность. Из кресла огрызнулся: - Пинкертоны хреновы. Не забудьте хоть печати на бумажках проставить. Без печатей с ними только в туалет можно сходить, а не протест заявить.
Анфимов взвесил на ладони папку, в которой лежало такое горькое, такое тяжелое прошлое, и, словно обессилев от ее страшного веса, вдруг резко протянул папку Киму.
– Положи у меня в каюте. Вместе с фотографиями. Все равно еще мне нужно объяснительную записку составить...
– Знаешь, как моряк заорал, так я сразу понял, что эти засранцы пираты. Пока вы там варежки разевали, я в низы рванул, к оружейке. Смотрю замок. А что мне замок, если я в сверхсрочниках, на крейсере еще, кочергу восьмеркой загибал. Я его шарах - и оторвал! Калашникова - в лапу, рожок на ходу приставил. Токо, гад, забыл, что с предохранителя сначала на одиночный перещелкиваешь...
– Зачем им эти мешки нужны были?
– грустно вздохнул Анфимов.
– Что у них в Италии: сахара, что ли, нет? Моряка, сволочи, убили...
– Может, и не итальянцы они вовсе. Смотри, как по-нашенски шпарили...
– Да нет, хозяин-то итальянец, а остальные - точно наши...
– Выходит, Анфимыч, такие времена пришли, что пираты уж и на военные корабли плевать стали?
– А что - военные?.. Пока пушки развернешь, они уже - шмыг!
– и убежали. Значит, корабельный устав еще до конца не дописан. Надо главу делать, что в море матросы и офицеры обязаны ходить по верхней палубе с оружием...
– Ну да! Тут и так упреешь! А ты еще железяку на пузяку - это ж вообще ожог заработаешь... И потом: так же салаги годков с обиды, мля, перестреляют. Не-е, не годится...
– Морской протест заявить бы нужно, - озабоченно проговорил посеревший Анфимов.
– Положено - в первом порту захода, - пофорсил знанием законов Бурыга.
– А где он - тот первый?
– Латакия, в Сирии. Мы ж там отовариваться будем. Только, Анфимыч, поверь мне: этот протест - что мертвому припарки. Телеграмму в штаб флота дали? Дали. Значит, самое главное сделали. А протест... Вот что мы об этих хануриках знаем? Название яхты запомнил?