Смута
Шрифт:
– Это писали те, кто очень хорошо знают людей, – сказала Марина Юрьевна.
– Да! Да! – воскликнул святой отец.
– Но людей, живущих в Европе. В Московии тоже многие понимают, что хорошо, а что еще лучше, но живут как Бог даст. Худо, зато по-русски.
– Ваше величество, вы не верите в возможность унии для Московии?
– Святой отец, мы с вами даже не в Тушине, мы – в Любинице. И не мы приказываем народу, а нам приказывает конфедерат Ян Сапега.
Словно подтверждая эти горькие слова, явился посыльный усвятского воеводы.
– Их
– Приказывает? – переспросила Марина Юрьевна, бросая взгляд на своего духовника.
Посыльный смутился.
– Нет, ваше величество, не приказывает. Это я оговорился: нижайше просит.
– Передайте их милости, что ее величество высочайше благодарит их милость за сообщение и спешит отправиться в путь.
Посыльный, видимо, передал Сапеге весь этот разговор, и Сапега в Можайске устроил для Марины Юрьевны торжественный смотр войска. С отрядами Зборовского, Стадницкого, Масальского набралось тысяч пять. Личный полк Яна Сапеги состоял из щитоносцев, двух рот гусар в 250 воинов, 570 пятигорцев, 550 казаков, с полдюжины пушек и трех рот пехоты. В голубой пехотной роте – сотня, в красных ротах – две с половиной сотни. Всего же – 1370 конных и 350 пеших воинов.
После смотра Марина Юрьевна попросила подвести к ней молодых людей из толпы зевак.
– Вам понравилось, как одеты польские воины, какие кони под ними? – спросила царица.
– Да уж ничего не скажешь, шибко понравилось! – откликнулся белобрысый смельчак.
– У вас у всех тоже будут и одежды красивые, и кони резвые.
– Да кто же нам даст за так? А купить – один шиш в кармане.
– Хорошо, – улыбнулась Марина Юрьевна. – Кто еще смелый?
Выступил такой же белобрысый.
– Вы близнецы?
– Погодки, – сказал первый.
– Принесите гусарскую одежду, приведите коней! – приказала царица.
Толпа зевак росла. Братьев отвели в шатер, и вот уж они приехали на конях, одетые как поляки.
– Ай да Васька! Ай да Ванька! – ахали в толпе.
– Хороши? – спросила братьев царица.
– Хороши, – согласились братья, поглядев друг на друга.
– За то, что смелые да красивые, беру вас в мой царицын полк.
Первый смельчак, Васька, так и просиял. А Ванька, меньшой, спросил:
– В поляки, что ли?
– Не хочешь быть поляком?
– Не хочу.
– А ты? – обратилась к другому брату.
– Хочу, хочу, царица!
– Неужели в драных портах ходить лучше, чем в поляках? – Марина Юрьевна веселыми глазами посмотрела на Ваньку.
Тот молча сиганул с лошади, растелешился и полуголый юркнул в толпу. Польское платье осталось на траве.
– Кто хочет в мою царскую службу, одевайся! – предложила Марина Юрьевна.
Парни поглядывали друг на друга, опускали головы. Вяземский воевода Бегичев вытолкнул перед царицей своего сына.
– Его возьми, великая государыня.
Марина Юрьевна перевела дух: ох как опасны эти русские.
Только двинулись в путь, от его величества гонец.
«Ваше присутствие при положении мощей очень и очень желательно, – объяснял государь свою настойчивость. – От Вашего участия в звенигородском празднике возрастет уважение к нам в Москве, что известно и Вам самим и через чего мы прежде величайшую ненависть и пагубу потерпели на нашем государстве».
Марина Юрьевна даже зубами скрипнула: ей было все это ненавистно. Наглостью веяло от каждого слова послания. И однако ж, это было умное послание. Пренебречь настоятельным советом Вора нельзя.
27 августа Марина Юрьевна с небольшой свитой прибыла в Звенигород на праздник обретения мощей некоего Саввы.
Липкое оцепенение сковало тело и душу Вора. Он казался себе пузырьком воздуха в гнилом вонючем болоте. Ее величество Марина Юрьевна остановилась в семи верстах от Тушина. Завтра он, счастливый супруг, обнимет дрожащую от нежной страсти супругу. Тысячи вопрошающих глаз устремятся к ним, и если… Если, если, если… Не пот, а какое-то липкое масло выступало на лбу, на щеках, на груди, стекало по спинному столбу на поясницу. Ему мерзко было запачкаться о свои же подкожные выделения, и он сидел не шевелясь, не смея думать.
– Горячей воды, – прошептал он появившемуся Рукину.
Вымылся, лег в постель, оглаживая тело и нюхая ладони, понюхал у себя под мышками. Тело было чистым.
Он перевел дух, снова позвал Рукина.
– Женщину! Только чтоб мытую.
Женщину привезли из села, чернобровую, пышную. Рукин подвел ее к постели государя и ушел.
– Раздевайся! – сказал женщине Вор.
Она, перепуганная до смерти, ничего не видела, не слышала. Ему пришлось подняться и толкнуть глупую в постель. Плюхнулась и опять обмерла.
– Да ложись ты удобнее! – приказал он ей, злясь.
Она подтянула ноги, оправила задравшееся платье.
Он гыгыкнул, заголил бесстыдно… Она была бревно бревном. Розовая, нежная – и бревно бревном. Насилуя, он извергал на нее поток гнусных, издевательских слов, но она молчала, и только лицо у нее было мокрым от беззвучных слез. Он хотел столкнуть ее ногой с постели, но вдруг испугался остаться один на один с собой. Лег рядом и, чувствуя, что холодеет, прижимался к ней, пышущей теплом.
Утром к нему пришел князь Рожинский.
– Ее величество выступили и через час будут в Тушине.
– У меня жар, – соврал Вор, пробуя ледяной лоб то одной, то другой ладонью.
– Я тоже думаю, что личная встреча вашего величества с ее величеством преждевременна. – Лицо князя было озабоченным. – Однако все это… неестественно… Войско ждет торжества…
– Но я хвораю! Я вчера не выходил из шатра… Нужно всем объявить, объяснить.
– Два года не видеть любимую супругу и не желать броситься к ней навстречу?.. – Взгляд князя выплеснул на царя ушат презрения.