Сними обувь твою

Войнич Этель Лилиан

К сожалению, ткани, продававшиеся в падстоуских лавках, были отнюдь не того голубого цвета, который способен навести на мысль об ангелах небесных.

Но даже в своем новом кричаще ярком платье цвета берлинской лазури Мэгги оставалась сама собой.

На другое утро, когда карета остановилась у подножья утеса, поджидая Артура, все жители рыбачьего поселка, кроме него самого и его матери, высыпали на берег. Те, кто так или иначе участвовал в спасении мальчиков, были одеты во все новое и показывали друг другу полученные подарки. Их менее удачливые соседи

теснились сзади – отчасти из любопытства, отчасти в надежде, что и на их долю что-нибудь перепадет.

Новый люггер, приведенный для этого случая из падстоу– скях доков, гордо покачивался на якоре; его белые паруса были убраны, маленькая шлюпка подпрыгивала рядом с ним на волнах. Оба они были выкрашены такой ослепительной голубой краской, с которой могло сравниться разве что платье Мэгги. И на носу у обоих большими белыми буквами были выведено имя «Телфорд», данное им в честь их крестных родителей, а под этим более скромно, буквами помельче: «Владельцы У. Пенвирн и Т. Полвил. Падстоу».

Новенькая гребная лодка, вытащенная на песок, носила имя уже одного только Пенвирна. Около наполовину отстроенного дома, в новом хлеву, стояла молодая корова, а за хлевом, в свинарнике, – большая жирная свинья. Старик Полвил, в своем новом костюме равно походивший на церковного старосту и на гориллу, старательно, по складам читал восхищенным соседям надпись, выгравированную на его первых в жизни часах.

Билл, по обыкновению, резко выделялся в толпе улыбающихся и подобострастных соседей. Когда Генри высунулся из окна кареты и окликнул его по имени, он подошел, словно бы нехотя, и хмуро выслушал новые изъявления искренней благодарности. Губы его, как всегда, были сурово сжаты.

– Помните, Пенвирн: в любой беде, в любое время, пока я жив, я всегда вам помогу. Билл покачал головой.

– Нет уж, сэр. Больше мне ничего от вас не надо. Вы много сделали, куда больше, чем я бы сам попросил. Воспитайте моего парня честным человеком, выучите его на механика – и мы квиты.

– Я сделаю для него все, что смогу, вы знаете это. Но я не могу сделать его механиком, если у него нет к этому способностей. Математика…

– За этим дело не станет, сэр, верное слово. У Артура есть голова на плечах, только он не всегда шевелит мозгами. Математика… тут просто надо крепко потрудиться. И он будет трудиться, будет. А если станет бить баклуши, спустите с него шкуру, и я вам спасибо скажу.

Он повернулся к Беатрисе.

– Только не подпускайте его к этим книжкам, к разным книжкам, мэм, и я вам буду по гроб жизни благодарен. Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Я могу обещать вам только одно: я буду любить его, как родного, и постараюсь, чтобы он был счастлив. Я сделаю так, как для него будет лучше.

Но всегда буду помнить о вашем желании, чтобы он усердно занимался математикой, и я знаю, он будет стараться изо всех сил, чтобы порадовать вас.

– Ладно, мэм, – проворчал он и, обернувшись к дому, крикнул: – Мэгги!

Артур! Где вы там запропастились? Лошади ждут!

Они вышли вместе молча; у Мэгги губы совсем белые,

глаза мрачные и сухие; мальчик низко опустил голову.

Билл обеими руками взял его за плечи и стиснул так, что сын невольно поморщился от боли.

– Слушай меня, Артур, да смотри не забудь, что я тебе скажу.

– Не забуду, отец.

– Кроме тебя, у меня нет ничего на свете, и тебе подвернулся мучай, какого у меня сроду не бывало. Я работал для тебя, и голодал, и рисковал своей шкурой, и все по доброй воле. Если из тебя выйдет толк, я буду гордиться тобой, как если б я сам стал человеком. Но если у тебя ничего не выйдет… – Лицо его исказилось. – Если ты упустишь этот случай, который я заработал собственным горбом, если будешь лодырничать и дурака валять и строить из себя барина, я прокляну тебя в смертный час, так и знай.

– Да, отец.

– И с того света буду приходить к тебе и покоя не дам…

– Тише, тише, – вмешалась Беатриса. – Верьте ему и положитесь на нас.

Мы все постараемся не обмануть ваших ожиданий.

Пенвирн словно и не слышал ее. Он с такой силой вцепился в худые плечи сына, что пальцы побелели. Голова Артура начала кружиться, он закрыл глаза, потом они вновь открылись – огромные, полные ужаса. Мэгги шагнула к мужу.

– Оставь его, Билл Пенвирн! Руки Билла тут же разжались.

– Возьми его в карету, – прошептала Беатриса. Генри с испуганным лицом высунулся, втащил мальчика в карету и захлопнул дверцу.

– Я ничего такого не хотел, Артур, сынок. – В голосе Билла прорвалось рыдание. – Я никогда не сделаю тебе ничего худого… никогда. Я… я люблю тебя…

– Пожалуйста, мэм, – вмешалась Мэгги, – уезжайте скорей.

Она протянула руку в окно кареты, на мгновенье положила ее на голову мальчику, потом повернулась и, ни слова не говоря, ушла в дом.

– Гоните, Робертс, – попросила Беатриса, – гоните.

ЧАСТЬ III

ГЛАВА I

Глэдис сбежала с лестницы и с восторженным воплем повисла на шее у матери. Она торопливо, хотя и ласково, обняла по очереди Гарри, Дика и отца, потом вывернулась у него из рук, откинула назад непокорные золотистые волосы и круглыми любопытными глазами уставилась на нового брата.

– Это Артур, – сказала Беатриса, соединяя их руки. – Он будет жить с нами, будь ему доброй сестрой. Поди покажи ему его комнату и помоги распаковать вещи. Когда чай будет готов, я вас позову.

Глэдис стояла, слегка расставив крепкие маленькие ноги, и внимательно смотрела на застенчивого мальчика. Потом взяла его под руку.

– Пойдем, Артур.

Немного оробев оттого, что попал в такой огромный, великолепный дом, он покорно пошел за нею вверх по лестнице. Она распахнула дверь небольшой, залитой солнцем комнатки.

– Вот твоя комната, а рядом – Гарри и Дика, а дальше моя. Когда тебе что-нибудь нужно, ты сразу стучи в мою дверь в любое время. Поди сюда, посмотри в окно. Это каретный сарай, а там конюшни… В том длинном доме?