Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки
Шрифт:
— Мы не советовали Цвиллингу ехать во главе отряда, — сказал на митинге член ревкома Александр Коростелев. — Твое дело, — говорили мы, — заниматься большой политикой. Но он решительно настоял отправить его, потому что подходящего командира не нашлось. Он позвонил нам из Соль-Илецка и сказал, что настроение у красногвардейцев хорошее, что казаки Мертвецовской станицы выразили сочувствие советской власти и признали ее. Говорил, что двинется с отрядом дальше, надеется мирно уладить дело и доставить хлеб для Туркестана. А вот из трехсот человек вернулся только один красногвардеец… Вчера, второго апреля, попав в засаду в станице Изобильной, все наши
Народ ахнул, словно пошатнулся многоликой громадой. Закричали, заплакали женщины: в отряде были свои, заводские, кровно близкие люди.
Ленину о гибели отряда Цвиллинга доложил по прямому проводу Валериан Куйбышев:
«Оренбург просит Совет Народных Комиссаров помочь уничтожить в корне авантюру Дутова, иначе снова образуется пробка, которая погубит с голоду 12 000 000 жителей Туркестанского края. Один отряд, посланный из Оренбурга к Илецку, окружен и поголовно уничтожен; полагают, что погиб правительственный комиссар Цвиллинг. Самара напряжет все силы, чтобы помочь Оренбургу, но для окончательной ликвидации дутовщины местных сил недостаточно, необходима помощь из центра. Я окончил, жду ответа».
Ответ из Кремля:
«Сейчас же приму все меры для немедленного извещения военного ведомства и оказания вам помощи.
Казаки, отслужив молебен в Изобильной и отблагодарив бога за одержанную победу, рвались уничтожить большевиков поголовно.
На пасху, в ночь на 4 апреля, до полутора тысяч белоказаков совершили налет на город. Сняв заставы, они вырезали в Форштадте работников местного пригородного Совета и всех красноармейцев, находившихся в казарме — бывшем юнкерском училище. Не пощадили и женщин с детьми, приехавших к родным на праздник. Потом, захватив дом Панкратова, где помещался ревком, белобандиты выкинули из окон пятого этажа на улицу раненых матросов…
Когда раздались тревожные гудки заводов, казаки уже успели захватить полгорода. Только безудержная храбрость красногвардейцев помогла командирам разгромить банду и выгнать ее из города в степь.
Это кровавое, бессмысленное зверство еще больше ожесточило рабочих против дутовцев. Передышка кончилась. Снова и снова на митингах сообщались тяжелые, мрачные вести, обсуждались действия врагов, прилагавших все силы, чтобы утопить в крови молодую Советскую республику. Мятеж чехословацкого корпуса в Сибири в июне 1918 года и появление Колчака всколыхнули подонков реакции по всей стране. Когда белочехи и белогвардейцы заняли Сызрань, Самару и Симбирск, перед партийными и советскими организациями Оренбурга встал вопрос об эвакуации. Нелегко было решиться на это, но из степей уже наступал Дутов, с Бузулука — белочехи и уральские казаки.
«Надо сохранить силы для дальнейшей борьбы», — решили рабочие, командиры и партийные руководители.
Побежали горячие денечки. Больше ста эшелонов ушло на Актюбинск, увозя двадцатитысячную Красную Армию. Тяжко было на душе у оренбуржцев: и город, отбитый с таким трудом, жаль оставлять, и родных людей страшно бросать на произвол врага. Но надежду на возвращение не теряли.
Неприветливо, сурово встречала эвакуированных пустынная, безлесная степь. Безводье. Пыльные бури, постоянные налеты белоказаков, хотя Дутов, уверенный в полной победе, не преследовал отступавших основными силами: надеялся — погибнут и так с голоду вместе с туркестанцами.
Пройдя
Сначала казаки близко не подходили. Кружилась, как воронье над дальними степными увалами, вражеская конница. Появлялась на горизонте, тонущем в знойном мареве, и, сгинув, возникала уже в другом месте.
— Ладно! Еще посчитаемся! — грозился командир полковой артиллерии Ходаков, зорко посматривая, как пылили по проселку его шесть орудий.
Подтянутые бока взмыленных лошадей напоминали о предстоящей зиме, о травах, напрасно ожидавших косцов.
Под самым Орском, радуя сердца кавалеристов, показались стога заготовленного сена, но вдруг повалил над ними черный дым, буйно взвились желто-красные языки пламени. И сразу со всех сторон навалились казаки. Пашке досталось вместе с другими красногвардейцами тушить огонь, спасая фураж. Остальные вступили в бой.
Так с боями прорвались в Орск, и все повторилось, как в Оренбурге в январе этого года: нескрываемая злоба богатеев, радость своей измученной рабочей братвы. Уверенности в победе не было, но растерянности тоже не чувствовалось. Во время передышек в роще на берегу Урала, где оренбуржцы расположились лагерем, зазвучали даже песни. Пели и про Дутова:
Ты, служитель царский верный, враг народный и злодей, окружившись бандой белой, ищешь гибели своей.По ночам казаки, изнуряя осажденных бессонницей, атаковали беспрерывно, а Дутов все усиливал осаду, бросая под Орск свои надежнейшие казачьи части — пластунов. То конные, то пешие дутовцы наседали на рабочие полки, пытались обойти хитростью, предлагали брататься. С утра до вечера рвались снаряды, но город держался. В конце августа приехал сам Дутов и дал приказ: «Взять Орск во что бы то ни стало». Целые сутки длилась канонада, потом белые рванулись в атаку, однако встретили ожесточенное сопротивление и отступили.
В это время красногвардейцы услышали страшную весть: в Москве тяжело ранен Ленин.
Крепко досталось после того сунувшимся в очередную атаку дутовцам. Но во время короткой передышки, обсуждая сообщение из Москвы, рабочие не скрывали набегавшие слезы.
Федор Туранин, как и многие, терзавшийся заботами об оставленной в Оренбурге семье, теперь стал артиллеристом у Ходакова. Почти оглохший сперва от работы в кузнице, а потом от службы наводчиком у боевого орудия и оттого громкоголосый, он просто оглушал товарищей: