Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма
Шрифт:
ВАН САНТЕН КОЛЬФУ (Отрывок)
29 июля 1886 г.
…Моя работа над романом «Земля» в полном разгаре. Но это настоящая каторга, не рассчитываю закончить книгу раньше марта и сомневаюсь, стану ли печатать ее фельетонами. Впрочем, все еще неясно. Законченные главы, на мой взгляд, недурны, но сама тема меня захлестывает, ей нет предела. Ведь я хочу охватить все стороны французской деревни: нравы, чувства, религию, политические воззрения, патриотизм и т. д. и т. п. Так что мне остается только уйти в это с головой, что я и делаю; ни на что более меня не хватает…
1887
Л.-П.
25 февраля 1887 г.
Любезный собрат по перу!
Вы хотите знать, что я думаю по поводу высказываний театральной критики о пьесе, которую мой друг Бузнах сделал на основе «Чрева Парижа». Я думаю, что Бузнах может только горячо благодарить всех этих господ, потому что, за некоторыми исключениями, все они повторяли одно и то же: говорили, что пьеса любопытна, что шестая картина проникнута берущим за душу пафосом, что одного блестящего исполнения было бы довольно, чтобы привлечь публику, — словом, они уверены, что пьесе надолго обеспечен успех.
Если Бузнах не был бы доволен, это значило бы, что он очень привередлив. И мне приятно знать, что он доволен.
А теперь, быть может, Вам любопытно узнать, как я отношусь к тому, что говорилось критиками о моей личной позиции в этом деле. Так вот, я чувствую, что в те времена, когда я писал длинные полемические статьи, я очень плохо объяснился или же меня очень плохо читали, раз люди думают, будто в театре я хочу видеть картины обыденной жизни без внутренней связи, что я пренебрегаю действием и слишком большое значение придаю декорациям.
Я не сторонник литературы, в которой ничего не происходит, — ни в романе, ни в драме; наоборот, я за любовь, за действие и за бунт; а декорации, по-моему, — это только среда, которая дополняет и объясняет характер действующего лица.
Должен добавить, что в отношении народной драмы я более покладист, тут у меня, я бы сказал, оппортунистические идеи; было бы слишком долго излагать их сейчас. Но я могу только улыбаться, когда в связи с шестой картиной «Чрева Парижа» вспоминают добрую старую мелодраму.
Я тоже считал мелодрамой лирические эпопеи Виктора Гюго. Я был и прав и неправ. Отнюдь не вечные движения сердца, не вечные радости и вечные горести человеческие нужно порицать в мелодраме, но глупость формы и средств выражения.
Еще одно слово: г-н Анри де Лапоммере и некоторые другие лица удивляются, подшучивают, негодуют на меня за то, что я позволяю Бузнаху делать пьесы из моих романов!
Господи боже мой! Да если им так важно аплодировать мне одному или одного меня освистать, это дело можно уладить, У. меня уже шесть лет в ящике письменного стола лежит пьеса «Рене», которую ни один парижский театр не хотел ставить. Стоит г-ну Анри де Лапоммере, человеку, весьма влиятельному, попросить, чтобы ее где-нибудь приняли, [135] и он получит меня одного, без соавтора.
135
Анри де Лапоммере действительно стал добиваться приема пьесы Золя в театр Водевиль, где «Рене» и потерпела провал 16 апреля 1887 года.
Искренне Ваш, дорогой собрат.
ЭДМОНУ ГОНКУРУ
Париж, 11 марта 1887 г.
Дорогой друг!
Только что перечитал Ваш «Дневник», вышедший отдельным изданием, [136]
136
В начале 1887 года Э. Гонкур опубликовал отдельным изданием первый том «Дневника», который велся еще при жизни его брата.
Тут есть глубокие, есть и прелестные места. Это целая жизнь художника, произведение, не имеющее, по-видимому, себе равных. Наверное, было бы лучше, если бы Вы могли представить «Дневник» весь сразу: легче было бы увидеть, как богато и разнообразно его содержание. Это с точки зрения широкого читателя. Для нас же, писателей-современников, в нем заключен добрый кусок истории нашей литературной мысли.
Сердечно Ваш.
ЭМИЛЮ ВЕРЕЛЛЕНУ
25 мая 1887 г.
Быть может, существует только одна форма братства, братство несчастья. Милосердие — всеобщий язык, его понимают и на нем говорят все. Нациям, которые воюют, надо противопоставить нации, которые сочувствуют и помогают друг другу. Пусть разразится ураган и вздуются все реки Европы, пусть рушатся дома и гибнут их обитатели — Вы увидите, Европа станет перед лицом бедствия лишь большой любящей семьей.
Ж.-К. ГЮИСМАНСУ
Медан, 21 августа 1887 г.
Спасибо за Ваше доброе письмо, дорогой Гюисманс. Я сразу узнал Рони по педантичной запутанности фразы, а Боннетен, конечно, только помог книге выйти в свет. Все это и смешно и непристойно. Вам известно, как философски отношусь я к брани. Чем больше я живу, тем сильнее жажду безвестности и одиночества. В общем, в четверг я закончил «Землю» и счастлив, что бросил еще одну книжицу в этот лягушатник. Плохо ли, хорошо ли, но она туда упадет, а остальное меня не касается. Другая на очереди!
В конце августа мы едем в Руайян, где проведем целый месяц. Какой Вы милый, что пообещали навестить нас в октябре! Постарайтесь отложить Ваш отпуск до 15-го. К этому времени мы уже наверняка будем дома. Впрочем, я Вам напишу.
Моя жена шлет Вам сердечный привет, примите уверения в наших самых дружеских чувствах.
ОКТАВУ МИРБО
Руайян, 23 сентября 1887 г.
Любезный собрат!
Прочел Вашу статью о «Земле» и хочу, чтобы Вы знали, что я не таю против Вас никакого зла. Скажу Вам даже, что Ваше неблагоприятное мнение для меня не совсем неожиданно: в Вас есть чуточка мистицизма, из-за которого Вы и не могли бы принять мое представление о крестьянине; я ведь старался увидеть его таким, каков он есть в настоящее время, а Вы требуете, чтобы на него смотрели глазами средневековых авторов. Но Вы говорите то, что думаете, очень прямо и очень вежливо. Это хорошо, благодарю Вас.
Все же позвольте мне поупорствовать в защиту моего произведения. Я решительно настаиваю на том, что я наполовину прав. Всякий может швырнуть мне в лицо «своего» крестьянина. С какой же стати только мой оказывается фальшивым? Поверьте, я так же, как и все вы, обращался к первоисточникам.
Помните, какой прием был оказан «Западне» и какой крутой поворот последовал за этим? Надеюсь, то же приключится и с «Землей». Обстоятельства тут одинаковые, быть может, я с удовольствием когда-нибудь займусь их анализом.