Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма
Шрифт:
Искренне Ваш, несмотря ни на что.
ЭДМОНУ ГОНКУРУ
Медан, 7 октября 1888 г.
Дорогой друг!
Возвращаясь с морского побережья, я купил в Париже Вашу новую книгу «Предисловия и литературные манифесты». [142] Я привез ее в Медан и кончаю читать.
Вы глубоко правы, что опубликовали ее, собрав эти разрозненные документы. Они восстанавливают даты и утверждают Ваше право первенства. Затем я был поражен книгой в целом — этим сводом, этим сгустком доктрин. Мне были знакомы все страницы, но я принялся их читать одну за другой со страстным удовольствием заядлого спорщика, которого
142
«Предисловия и литературные манифесты»— сборник статей братьев Гонкуров, вышел в свет в октябре 1888 года.
Сердечно Ваш.
1889
Ж. ВАН САНТЕН КОЛЬФУ
Париж, 6 марта 1889 г.
Дорогой собрат!
Ведь я уже говорил Вам, чтобы Вы не беспокоились, когда я долго Вам не отвечаю. Если я не величайший труженик на свете, то величайший ленивец. Правда, я переживаю кризис, вероятно, — кризис пятидесятилетия; но я постараюсь, чтобы он послужил на пользу и к чести литературы. Итак, простите мне долгое молчание. Бывают недели, месяцы, когда во мне бушует буря — буря желаний и сожалений. Лучше всего тогда было бы спать!.. В общем, «Мечту» повсюду приняли хорошо, хотя и мало поняли. Впрочем, все это уже далеко позади. Нужно снова приниматься за работу…
Я знаю, когда я опубликовал «Мечту», многие утверждали, что я сделал это с целью разжалобить Академию своей горькой участью, что я этим как бы говорил: «Видите, какой я стал милый, разумный, примите меня за книгу ad hoc, которую я только что закончил». Будь это правда, я стал бы самым жалким человеком в глазах всего света и, Вы это знаете, недостойным самого себя.
1890
ЖЮЛЮ ЛЕМЕТРУ
Париж, 9 марта 1890 г.
Я очень польщен, дорогой собрат, и чуть смущен опубликованной статьей о «Человеке-звере», так как в ней содержатся очень серьезные похвалы, даже для человека, который слывет гордецом.
Но в особенности меня восхитило то, что Вы объяснили мое произведение.
Меня терзал ужасный страх, как бы его не приняли за фантазию садиста. А теперь мне уже не страшно, Вы дали верную ноту, все будут Вам следовать.
Да, конечно, я начинаю уставать от моей серии, говорю это между нами. Но мне нужно ее кончить, не слишком заметно меняя свои приемы.
А затем я посмотрю, не слишком ли я стал стар и не слишком ли боюсь, что меня обвинят в перемене взглядов.
Искренне благодарю, дорогой собрат, примите уверения в моей сердечной преданности.
Ж. ВАН САНТЕН КОЛЬФУ
9 июля 1890г.
…Это, конечно, будет самая сложная, самая полная из всех моих книг. Чтобы рассказать Вам ее содержание, мне пришлось бы углубиться в бесконечные подробности. Я хотел не только изучить роль денег в наши дни, но также указать, чем было богатство в прошлом и чем оно может стать в будущем. Вот откуда взялась крохотная историческая и крохотная социалистическая часть книги. Всякий раз, как я начинаю теперь какое-нибудь исследование, я наталкиваюсь на социализм. Короче говоря, в центре романа — история крупного кредитного банка: внезапное его возникновение, потом настоящее владычество золота и, наконец, крах среди грязи и крови. Я снова взял Аристида Саккара из «Добычи». Больше всего я доволен тем, что создал тип женщины, которая будет стоять в центре: ибо мне было очень трудно ввести в роман женщину. Повторяю, для меня почти невозможно яснее рассказать Вам о книге, так все здесь связано и перемешано. Она построена наподобие «Накипи»: много эпизодов, много действующих лиц,
АНРИ СЕАРУ
Медан, 4 сентября 1890 г.
Никаких угрызений совести, дружище, я и сам не поеду в Париж на возобновление постановки «Западни». Я бы хотел, чтобы пьесу придержали и попозже поставили на большой сцене; но Бузнах решил, что можно заработать немного денег на сцене в Меню-Плезир; думаю, он ошибается.
И вот я не трогаюсь с места и, без особого, впрочем, удовольствия, корплю над своим романом. Он дается мне с великим трудом, боюсь, что усилия, которых он мне стоит, даже не заслужат благодарности читателей. Положительно, деньги — неблагодарный сюжет, я подразумеваю денежные дела.
И вот, дружище, мы живем, как в пустыне, никого не видим. Однако к концу месяца я попрошу приехать супругов Брюно и Флери. Если Вы снова будете проезжать Париж — навестите нас. На улицу Брюссель мы вернемся только к 15 октября, и я работаю, как вол, чтобы к этому времени закончить восемь глав из двенадцати.
Дружеский привет от нас обоих, искренне Ваш.
АЛЬФОНСУ ДОДЕ
Париж, 6 ноября 1890 г.
Дружище, получил вчера Ваш «Порт-Тараскон» [143] и прочел его за один день. В особенности понравился мне конец: судебный процесс описан с эпической простотой, это одно из мест, которые наиболее Вам удались, настоящий взлет: преувеличение и в то же время правдивость; и последние дни Вашего Тартарена смягчили мою веселость бесконечной жалостью, неизгладимый след которой останется в моем сердце.
143
Это произведение А. Доде вышло в свет в 1890 году.
Хочется повидаться с Вами, пожать Вам руку, но эта негодница парижская жизнь — тут как тут и громоздит препятствие за препятствием. А для меня так важно поскорее сказать Вам, с какой радостью я читал Вашу книгу, что я надеюсь, не мешкая, отправиться к Вам и повторить, какое я испытал удовольствие.
Сердечный привет Вам, старый друг, и всем вашим.
1891
ЭДМОНУ ГОНКУРУ
Париж, 1 марта 1891 г.
Дорогой друг, я так болен гриппом, так задыхаюсь и горю, что только вчера мог перечитать новый том Вашего «Дневника», за которым раньше я следил по газетным публикациям. Именно этот том — самый живой и интересный для нас во всей серии; Вы должны быть очень довольны, потому что Ваш памятник, мало-помалу, растет и скоро будет завершен. Одна только и есть радость в литературе — довести до конца то, что хотелось довести до конца.
Искренне Ваш.
АНДРЕ МОРЕЛЮ
Медан, 30 июня 1891 г.
Дорогой Морель, не думаю, чтобы я на самом деле сказал все, что Вы мне приписываете, но меня никогда не коробит то, что выходит из-под Вашего пера; я чувствую за Вашими фразами такую явную симпатию, что весьма тронут статьей и шлю Вам свою горячую благодарность.
Теперь стало очевидно, что меня слишком уж настойчиво заставляют хоронить натурализм. Никогда я этого не делал и с такой бездумностью не предвещал ему смерть. Но что я действительно думаю — это что приемы, внесенные мною в литературу, со мной и умрут. Что касается экспериментального метода и современной научной эволюции, то они жизнеспособны, как никогда, и я весьма сомневаюсь, чтобы писатель, который пренебрежет ими, мог создать в наше время что-либо долговечное.