Собрание сочинений. Том 46 часть 1

Энгельс Фридрих

[г) Несовместимость «рабочих денег» с товарной формой продукта]

Можно было бы подумать, что выпуск часовых бонов преодолевает все эти затруднения. (Конечно, существование часовых бонов уже предполагает такие условия, которые не даны непосредственно при исследовании отношения меновой стоимости и денег и без которых меновая стоимость и деньги могут существовать и существуют: публичный кредит, банки и т. д.; но всего этого здесь не следует больше касаться, ибо сторонники часового бона рассматривают его как тот последний продукт «определенного ряда» , который, когда он больше всего соответствует «чистому» понятию денег, «появляется» в реальной действительности после всего другого.)

Отметим прежде всего следующее:

если предпосылки, при которых иена товаров равна их меновой стоимости, предполагаются выполненными; если спрос и предложение покрывают друг друга; если налицо совпадение производства и потребления, т. е. если в конечном счете имеет место пропорциональное производство (так называемые отношения распределения сами суть отношения производства), то вопрос о деньгах становится совершенно второстепенным, и в частности совершенно второстепенным становится вопрос о том, будут ли выпускаться знаки зеленого или синего цвета, жестяные или бумажные, или в какой еще иной форме люди будут вести общественную бухгалтерию. Тогда в высшей степени нелепо продолжать выдвигать предлог о необходимости произвести исследования относительно действительных денежных отношений.

[I—19] Пусть банк (любой банк) выпускает часовые боны. Товар а, равный меновой стоимости х, т. е. равный х рабочего времени, обменивается на деньги, представляющие х рабочего времени. Банк должен был бы также купить товар, т. е. обменять его на его денежного представителя, подобно тому как теперь, например, Английский банк должен в обмен на золото выдавать банкноты. Товар, субстанциальное и поэтому случайное бытие меновой стоимости, обменивается на символическое бытие меновой стоимости как меновой стоимости. Таким образом, не представляет трудности превратить товар из формы товара в форму денег. Надо только аутентично удостоверить рабочее время, содержащееся в нем (что, между прочим, вовсе не так легко, как установить пробу и вес золота и серебра), и тем самым тотчас же создается его эквивалент, его денежное бытие.

Как бы мы ни поворачивали дело, оно в конечном счете сводится к следующему: банк, выпускающий часовые боны, покупает товар по его издержкам производства, покупает все товары, причем эта покупка ему ровно ничего не стоит, кроме изготовления клочков бумаги, и он выдает продавцу взамен меновой стоимости, которой тот обладает в определенной субстанциальной форме, символическую меновую стоимость товара, иными словами — чек на все остальные товары в размере той же меновой стоимости. Меновая стоимость как таковая может, конечно, существовать лишь символически, хотя этот символ — для того чтобы можно было применять его как вещь, а не только как форму представления — обладает вещным бытием и есть не только идеальное представление, а действительно представлен в той или иной предметной форме. (Меру [длины или емкости] можно не выпускать из своих рук; меновая стоимость служит мерой, но она совершает обмен лишь тогда, когда эта мера переходит из одних рук в другие .)

Итак, банк дает взамен товара деньги, — деньги, которые представляют собой в точности чек на меновую стоимость товара, т. е, на все товары той же самой стоимости; банк покупает. Банк — всеобщий покупатель, он — покупатель не только того или иного товара, а всех товаров. Ибо банк должен осуществить как раз превращение всякого товара в его символическое бытие в качестве меновой стоимости. Но если банк есть всеобщий покупатель, то он должен быть также и всеобщим продавцом, не только складом, где депонируются все товары, не только всеобщим магазином, но и владельцем товаров в том же самом смысле, в каком владельцем товаров является всякий другой купец.

Я обменял свой товар а на часовой бон b, который представляет его меновую стоимость; но только для того, чтобы иметь возможность превратить это Ъ в любой действительный товар с, d, е и т. д. Могут ли эти

деньги обращаться вне банка, не только между владельцем бона и банком? Чем обеспечивается обратимость этого бона? Здесь возможны лишь два случая. Или все владельцы товаров (продуктов или труда) хотят продавать свои товары по их меновой стоимости, или же некоторые хотят, а другие — нет. Если все они хотят продавать по меновой стоимости, то они не станут выжидать, найдется ли покупатель или нет, а тотчас же отправятся в банк, отдадут ему товар и получат взамен знак его меновой стоимости, деньги: они выручают за товар собственные деньги банка. В этом случае банк одновременно всеобщий покупатель и продавец в одном лице.

Или же имеет место обратное. В этом последнем случае банковский бон представляет собой просто клочок бумаги, он лишь выдает себя за общепризнанный символ меновой стоимости, но никакой стоимости не имеет, ибо общепризнанный символ имеет то свойство, что он не только представляет меновую стоимость, но и есть меновая стоимость в действительном обмене. В последнем случае банковский бон не был бы деньгами, или он был бы лишь условными деньгами в расчетах между банком и его клиентами, но не на общем рынке. Этот бон был бы тем же, чем является дюжина абонементных талонов на обеды в ресторане или дюжина театральных билетов; и те, и другие представляют деньги, но первые представляют деньги лишь в этом определенном ресторане, вторые — лишь в этом определенном театре. Банковский бон перестал бы отвечать тем требованиям, которые предъявляются деньгам, так как он имел бы хождение не среди всей публики, а лишь между банком и его клиентами.

Следовательно, мы должны последнее предположение отбросить.

Итак, банк был бы всеобщим покупателем и продавцом. Вместо банкнот он мог бы выпускать также чеки, а вместо последних — вести простые банковские счета. В соответствии с суммой стоимости товаров, которые индивид х доставил банку, он имел бы притязание к банку на ту же сумму стоимости в других товарах. Другая функция банка необходимым образом заключалась бы в том, чтобы аутентично устанавливать меновую стоимость всех товаров, т. е. материализованное в них рабочее время. Но на этом его функции не кончались бы. Банк должен был бы определять рабочее время, в течение которого товары могут быть изготовлены при средних средствах труда, то время, в течение которого они должны изготовляться.

Но и этого было бы недостаточно. Банку пришлось бы не только определять время, в течение которого должно быть произведено известное количество продуктов, и не только ставить производителей в такие условия, чтобы их труд был одинаково производительным (стало быть, также выравнивать и регулировать распределение средств труда), но банку пришлось бы также определять те количества рабочего времени, [I—20] которые должны быть затрачены в различных отраслях производства. Последнее было бы необходимо, так как для того, чтобы реализовать меновую стоимость и сделать деньги банка действительно обратимыми, надо было бы обеспечивать все производство в целом, и притом в таких пропорциях, которые удовлетворяли бы потребности обменивающихся лиц.

Но и это еще не все. Самый большой обмен — это не обмен товаров, а обмен труда на товары. (Сразу же вслед за этим сказать об этом подробнее.) Рабочие не продавали бы банку свой труд, а получали бы меновую стоимость полного продукта своего труда и т. д. В таком случае при более пристальном рассмотрении оказывается, что банк был бы не только всеобщим покупателем и продавцом, но и всеобщим производителем. В сущности, банк был бы либо деспотическим правителем производства и распределения, либо не чем иным, как конторой, ведущей бухгалтерию и расчеты для совместно работающего общества. Предпосылкой является общность средств производства и т. д. и т. д. Сен-симонисты наделяли свой банк папской властью над производством.