Собрание сочинений. Том 4

Павленко Петр Андреевич

Воропаев. Посмотрю. Лена мне что-то говорила о вашем домике.

Софья Ивановна. Лена? Слушайте ее. Разве это дом? Да и не наш он, коммунальный. Ни солнца, ни фрукты никакой, а вам надо дом фигурный, чтоб у него вид был да садик хороший. Пять яблонек — и те, смотри, тысчонки три дадут.

Воропаев. Я фруктами торговать не собираюсь.

Софья Ивановна. Не вы, а супруга, конечно. Вы и продать-то толком не сумеете, как я понимаю вас.

Входит Лена.

Поди-ка

сюда. (Тихо.) Что ты, милая, с ума сошла? В первый раз человека увидела — и в дом тащишь? Такого пусти — он и нас в два счета выживет.

Лена. Ничего я ему не говорила, обещала только вам передать насчет дома.

Софья Ивановна. И нечего, нечего. На всех не наплачешься. Да. Торговля моя, Лена, никуда не годится, просто беда.

Лена. Только срамишься ты со своей торговлей. Узнает кто — засмеют. Иди Мирошина буди, сколько его ждать.

Софья Ивановна. Иду, иду. (Воропаеву.) Прощайте, товарищ командир. (Уходит.)

Лена. Не пойму, зачем вы с жильем торопитесь?

Воропаев. А что?

Лена. Разве вам жилье нужно? Вам люди нужны… Человек к человеку жмется.

Воропаев. Да, может быть.

Лена. Да не может быть, а правда. Я по себе сужу. Мне эти дома — хоть бы и не было их. Стены и стены. А другой раз такая тоска возьмет, приду ночью сюда, стану к радио, слушаю: какая кругом интересная жизнь, и плачу, знаете, как маленькая. То стахановец новый объявится, то наши город отбили, то чего-то в театрах идет, народ в ладоши бьет, смех слышно, музыка… И так мне хочется побыть со всеми ими… Вот все равно, как вы про фронт рассказывали, будто я вся там, а здесь только так себе…

Воропаев(внимательно глядит на Лену, она интересует его). У вас другое, Лена, вы еще не жили, у вас все впереди, а я… чорт меня знает, я только и делаю, что завидую тому Алексею Воропаеву, у которого были здоровые легкие, здоровые ноги, сильные руки, неплохая, в общем, голова… И вот… Всю жизнь хотел жить у моря, это казалось счастьем, и вот я у моря, как эта ваша железная баржа, что валяется на берегу.

Лена. А вы зачем за нее думаете? Может, она иначе решит…

Воропаев. Кто?

Лена(кивает в сторону репродуктора). Та, что на фронте, Александра Ивановна.

Воропаев. Вы идите, Лена, а я вместо вашего Мирошина подежурю.

Лена. Спасибо вам, я уж и сама хотела просить. (Набрасывает ватник.) Ветер какой сумасшедший! Один не побоитесь? Смотрите. Ну, до завтра. Хороших снов вам на новом месте, товарищ полковник!

Воропаев. Благодарю вас.

Лена уходит.

(Садится в кресло, вытягивает ноги.) Трудно начинать… в сорок три года… все сначала, все…

Ветер потушил моргалик.

Ну

что ж. Спокойной ночи, Воропаев! С новосельем тебя, дружище!

В темноте слышен его надрывный кашель.

Картина третья

Большой табачный сарай без передней стены. Облака бегут по небу, то и дело закрывая луну. Гудит и стонет ветер, слышен грохот разбушевавшегося моря. Голый тополь качается на ветру. Раскачивается и «летучая мышь», повешенная над столом, покрытым красной материей. Собрание. Колхозники поеживаются от холода, дремлют на скамьях, а у стола ораторствует председатель.

Председатель(хрипло). Я, честное слово, голос сорвал, второй час говорю, а толку нет.

Боярышников. И не будет.

Председатель. Звенья не организованы, бригад нет, перекопка отстает. Чуете, какой итог впереди? Нету итога.

Боярышников. И не будет.

Председатель. Виноград своего времени требует, растение нежное, кто его знает, пропустишь срок, не нагонишь. А время идет, время за нас с вами не беспокоится. А у меня в руках что? Одни медицинские показатели. (Потрясает кипой бюллетеней.) Боярышников — ревматизм, Виктор Огарнов — общее ослабление…

Варвара. Ты моего не трогай… Четверо суток в воде простоял… на обвале.

Председатель. Все стояли. (Продолжает читать.) Вот она самая Варвара Огарнова… малярию уже заимела!

Варвара. Как же не заиметь? По пояс в воде работала, будь она проклята. Что я, на землетрясение ехала? Говорили — рай, а тут горы валятся на голову, одно осталось — бежать.

Одобрительный гул.

Председатель. Убежишь — голову оторвем. (Продолжает.) Один считался здоровым — Городцов, и тот, видите, на бюллетень взялся, прострел где-то у себя обнаружил… У доктора, товарища Комкова, на хворобы свой план, а мне как? Не может медицина до того догадаться, кому перекапывать, а кому дома сидеть.

Боярышников. Тут и догадываться нечего, с лица видно, кто хворый.

Председатель. На твое если посмотреть, как раз другая выйдет формулировка.

Боярышников. А ты на свое посмотри.

Шум.

Понавезли больных, а спрашивают, как со здоровых.

Огарнов. Ехали-то мы здоровше тебя, да стали больные.

Председатель(Боярышникову). Да кто ж тебя, иезуита, переселял? Сам примкнулся. А теперь сидишь, народ мутишь! А от товарища Корытова директив полный ящик… каждый день по срочному предписанию.

Боярышников. Я свое отработал, мне и посидеть можно.