Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
Разделение властей, которое г-н Кюльветтер и другие великие философы государственного права с глубочайшим благоговением рассматривают как священный и неприкосновенный принцип, на самом деле есть не что иное, как прозаическое деловое разделение труда, примененное к государственному механизму в целях упрощения и контроля. Подобно всем другим вечным, священным и неприкосновенным принципам, и этот принцип применяется лишь в той мере, в какой он соответствует существующим отношениям. Так, в конституционной монархии законодательная и исполнительная власть переплетаются
«Законодательная власть, поскольку она осуществляется народным представительством, имеет свои собственные органы; исполнительная власть тоже имеет свои органы, точно так же как и судебная. Недопустимо поэтому (!), чтобы одна власть непосредственно использовала органы другой власти, если только она не уполномочена на это специальным законом».
Отклонение от принципа разделения властей недопустимо, «если только это» не предписано «специальным законом»! И, наоборот, применение предписанного разделения властей в такой же мере недопустимо, «если только это» не предписано «специальным законом»! Какое глубокомыслие! Какие открытия!
О том, что в случае революции разделение властей прекращается без всякого «специального закона», г-н Кюльветтер не упоминает ни единым словом.
Далее г-н Кюльветтер подробно распространяется о том, что предоставление комиссии права допрашивать под присягой свидетелей, требовать сведений от чиновников и пр., — словом, права видеть все собственными глазами, есть-де нарушение принципа разделения властей и должно быть определено специальным законом. В виде примера он приводит бельгийскую конституцию, 40-я статья которой специально предоставляет палатам droit d' enquete.
Но, г-н Кюльветтер, разве в Пруссии по закону и фактически существует разделение властей в том смысле, в каком вы его понимаете, т. е. в конституционном смысле? Разве существующее разделение властей не является ограниченным, урезанным, приспособленным к неограниченной бюрократической монархии? Как же можно, следовательно, применять к этому разделению властей конституционные понятия, пока оно не будет преобразовано в конституционном духе? Как может Пруссия иметь такую 40-ю статью конституции, пока самой конституции еще не существует?
Подведем итоги. По г-ну Кюльветтеру, назначение комиссии с неограниченными полномочиями является нарушением конституционного разделения властей. Но в Пруссии еще не существует никакого конституционного разделения властей, и, следовательно, оно не может быть нарушено.
Однако оно должно быть введено, и при том временном революционном порядке, при котором мы живем, оно, по мнению г-на Кюльветтера, должно считаться как бы уже существующим. Если бы г-н Кюльветтер был прав, конституционные исключения также должны были бы считаться существующими. А к этим конституционным исключениям
Но г-н Кюльветтер отнюдь не прав. Как раз наоборот, временный революционный порядок именно в том и состоит, что разделение властей временно отменяется, что законодательный орган временно захватывает исполнительную власть или исполнительный орган захватывает власть законодательную. Находится ли революционная диктатура (а она остается диктатурой, в какой бы слабой форме она ни осуществлялась) в руках короны, или Собрания, или в руках их обоих, — это совершенно безразлично. Если гну Кюльветтеру интересны примеры всех трех случаев, то французская история с 1789 г. предоставляет их во множестве.
Временный порядок, к которому апеллирует г-н Кюльветтер, свидетельствует как раз против него. Порядок этот признает за Собранием и совершенно другие атрибуты власти, кроме одного только права расследования, — он дает ему даже право в случае необходимости превращаться в судебный трибунал и выносить приговоры без всяких законов!
Если бы г-н Кюльветтер заранее предвидел такого рода последствия, он, быть может, был бы несколько осторожнее с «признанием революции». Но пусть он успокоится:
Германия ведь не притон разбойный,
А детский уголок спокойный
[135]
,
и господа соглашатели могут заседать, сколько им угодно, — их Собрание никогда не станет «Долгим парламентом».
Впрочем, если сравнить этого чиновника-доктринера министерства дела с его предшественником в области доктрины, г-ном Кампгаузеном, то мы все же найдем между ними существенную разницу. У г-на Кампгаузена было во всяком случае несравненно больше оригинальности; в нем было нечто от Гизо, тогда как г-н Кюльветтер не может возвыситься даже до карликовой фигуры лорда Джона Рассела.
Мы достаточно восхищались государственно-философской глубиной речи г-на Кюльветтера. Рассмотрим теперь цель, подлинную практическую основу этой заплесневелой мудрости, всей этой теории Монтескьё о разделении властей.
Г-н Кюльветтер как раз переходит теперь к выводам из своей теории. Министерство в виде исключения склонно приказать чиновникам выполнять то, что найдет нужным комиссия. Однако оно не может согласиться с тем, чтобы указания чиновникам исходили непосредственно от комиссии.
Иначе говоря, комиссия, не связанная непосредственно с чиновниками, не имея над ними никакой власти, не может заставить их давать иные сведения, чем те, которые они сами соблаговолят представить. И к тому же еще медлительность делопроизводства, бесконечное прохождение по инстанциям! Прекрасное средство — под видом разделения властей превратить комиссию в сплошную фикцию!
«Не может быть и речи о том, чтобы возложить на комиссию разрешение всей задачи, которая лежит на правительстве».