Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Питкернское преступление

В НАСТОЯЩЕМ РАССКАЗЕ ПЕРЕДАЕТСЯ правдивая история о бунте английских моряков на военном судне «Баунти» и их колонизации на острове Питкерне в Тихом океане, где их удалось обнаружить только спустя тридцать лет, когда преступление уже покрылось давностью.

Все малейшие детали этого необычайного приключения взяты мною как из корабельного журнала, так и из дневника одного из участников этой драмы, гардемарина Янга.

На Питкерне мне пришлось побывать дважды, а именно в 1868 и в 1871 годах, когда я жил на острове Таити. Мне не довелось застать в живых старого Адамса, служившего матросом на «Баунти», а потом патриархально управлявшего колонией, но после него остались многочисленные внуки. Один из них, плотник Бембридж, работал у меня над постройкой дома в долине Фаатаца. И не проходило

дня, чтобы я не завел с ним разговора об этом интересном событии, о котором он знал массу мельчайших подробностей от своей матери, дочери Адамса.

Таким образом, я имел возможность к официальным фактам прибавить еще сведения, сохраненные преданием.

О причинах бунта в официальном сообщении говорилось глухо, и они были объяснены раздорами, возникшими между командиром и его помощником, двумя старшими офицерами судна. Но истинное происхождение этих распрей, которые привели к катастрофе, так и осталось тайной Адмиралтейства.

Закинутые по воле Провидения на маленький остров, едва известный мореплавателям, помощник капитана Флетчер Крисчен и простой матрос Джон Адамс, которых несчастье сравняло в положении, часто вели продолжительные и откровенные разговоры. Особенно же Крисчен любил рассказывать о том несчастном стечении обстоятельств, которое привело его к катастрофе, его, которого ожидала блестящая будущность. Кто знает, быть может, в этих искренних излияниях о перенесенных страданиях он думал найти успокоение для своей исстрадавшейся души.

Именно благодаря этим продолжительным беседам я и имел возможность узнать от детей тех, кто играл в питкернском преступлении главные роли, самые сокровенные стороны этой драмы.

Всякий, прочитавший приводящееся здесь повествование, может убедиться, что на этих страницах бушуют более сильные страсти, чем те, которые описываются в романах.

Сохраняя для этих происшествий форму рассказа, наиболее подходящую в данном случае, я попутно укажу на нравы, верования и обычаи малоизвестных стран, где происходили описываемые события. Питкернское преступление будет служить мне, так сказать, рамкой при описании этих картин.

В ДЕКАБРЕ 1787 ГОДА, К КОТОРОМУ ОТНОСИТСЯ начало нашего рассказа, в порту Плимут оканчивалось снаряжение английского брига «Баунти», который должен был идти по приказу правительства к островам Полинезии, чтобы взять оттуда хлебные деревья и всевозможные виды растений, произрастающие на островах этой части океана с целью акклиматизации их в британских владениях в Вест-Индии. Это судно, несмотря на небольшое водоизмещение, — всего двести пятьдесят тонн, — было построено прочно и отличалось прекрасным ходом, благодаря чему многие капитаны добивались чести командовать этим судном, тем более что подобное специальное поручение, с которым посылался бриг, сулило после возвращения многочисленные почести и солидное вознаграждение.

Экипаж был набран из самых лучших моряков, а Лондонское Королевское общество само указало ботаника и садовника, которые должны были отправиться вместе с экспедицией. Был уже назначен и высший судовой состав, который состоял из трех офицеров и стольких же гардемаринов, лейтенанта, штурмана и доктора; и бриг уже полностью подготовили к дальнему плаванию, а командира и его помощника все еще не могли выбрать среди той массы кандидатов, которые буквально осаждали Адмиралтейство с просьбой о назначении, как будто бы дело шло о назначении командующего целой эскадрой.

Двадцатого декабря наконец последовал приказ о назначении командиром судна лейтенанта Уильяма Блая, по указанию которого старшим офицером был назначен мичман Флетчер Крисчен, а двадцать пятого числа того же месяца бриг «Баунти» на всех парусах летел по водам Ла-Манша.

Уильям Блай был человек образованный и энергичный, но из-за резкого характера его скорее боялись, чем любили, и только один Флетчер Крисчен был рад совершить плавание под его начальством. Он уже не раз плавал с Блаем, своим бывшим школьным товарищем, и был убежден в счастливом исходе путешествия. И это убеждение имело тем больше оснований, что на всех судах, на которых им приходилось вместе совершать плавания, они всегда оставались приятелями, несмотря на разницу в чинах, так как оба были субалтерн-офицерами, [1]

и Блай никогда не имел случая показать свою власть над своим приятелем.

Что же касается Крисчена, то, несмотря на то что он имел характер более мягкий, он отличался такой же решительностью и энергией, как и командир «Баунти». Несомненно, что Флетчер Крисчен и Уильям Блай, имевшие так много общего между собой, рано или поздно должны были столкнуться.

Дальше будет рассказано об одном обстоятельстве из их прошлой жизни, которое, казалось, должно было бы предохранить их от этого столкновения, и в то же время читатели поймут, как могло случиться, что при первом же недоразумении их дружба рассеялась, как дым.

Удивительная вещь: океан, который человек покорил только для того, чтобы быть его постоянной игрушкой, оказывает на характер человека такое же влияние, как на судно, которое отдается на волю его волн.

Тем, кому приходилось совершать большие морские переходы без всяких остановок, знакомо то чувство, которое я назову нравственной морской болезнью и которое вызывается оторванностью от суши, одиночеством, узким кругом общения и однообразием впечатлений; тогда судно является настоящей морской тюрьмой, угнетающе действующей на человека. Самые уравновешенные люди становятся нервными, раздражительными, и бывает достаточно ничтожного повода, чтобы разгорелись страсти. Если вы моряк, то вам это знакомо, хотя вы и не смеете сознаться, но всякий другой, будь он служащий или пассажир, томится по земле, один вид которой буквально возрождает его. Я не буду спорить с поэтами, утверждающими, что нет ничего прекраснее бушующего моря или солнца, закатывающегося или выходящего из волн; по-моему, они правы, но только с той лишь оговоркой, что смотреть на эти величественные картины хорошо с суши. Человек не приспособлен для постоянной жизни в воздухе или на воде, и если ему и удастся временно изменить условия своего существования, то только ценой нравственных и физических страданий. Надо сознаться в этой истине и не восхищаться морем из чувства рабского подражания. В течение моих десятилетних скитаний по белу свету мне не раз приходилось бороздить по всем направлениям воды океана и даже дважды на «Эриманте» едва не пришлось расстаться с жизнью на дне Индийского океана, если бы не случай, спасший нас от циклона; ездил я и на канакских лодках с местными туземцами на острова и островки Океании, и все-таки, несмотря на то, что должен был бы привыкнуть к морю, я всегда смотрю на него, как на опасную дорогу, которой приходится пользоваться лишь в силу необходимости.

Если существовал когда-нибудь тип старого морского волка, то он теперь исчезает… Нет более такого человека, который был бы беззаветно предан морю. Я знал нескольких моряков, действительно любивших свое дело, но должен сознаться, что большая часть из них только исполняла свой долг; они всегда предпочли бы морю уютный домашний очаг, особенно же старые морские офицеры, дослужившиеся до высоких чинов.

Если море разжигает страсти, то земля, наоборот, их укрощает, и нет, кажется, ничего любопытнее, чем наблюдать за кружком офицеров после продолжительного безостановочного плавания; старший офицер и доктор поссорились насмерть, лейтенанты и мичманы имеют в недалеком будущем несколько дуэлей, но стоит им только ступить на землю, как все устраивается к общему благополучию. Но случается и так, что забытые на суше обиды и оскорбления, оживленные продолжительностью переходов, вновь воскресают и ведут к катастрофе, которую трудно было ожидать в начале. Именно таким образом старое воспоминание о соперничестве должно было поссорить двух офицеров брига «Баунти», которые, казалось, были связаны теснейшими узами дружбы.

В то время, когда Блай и Крисчен приехали к своим общим знакомым в окрестности Глазго, в замок Эдвин, чтобы провести там несколько свободных месяцев, первый из них только что получил мичманские эполеты, а второй был еще гардемарином. Оба они начали ухаживать за девушкой из этого семейства, мисс Эллен, которая отдала предпочтение красивому и молодому гардемарину. Уильяму Блаю следовало бы поскорее уехать, чтобы постараться забыть свое горе, но он остался и только еще больше растравлял свою рану постоянным лицезрением счастливой молодой пары.