Сочинения Державина (2)

Это, должно быть, третье издание полного собрания сочинений Державина. Оно полнее всех – даже смирдинского; {1} снабжено биографическим очерком жизни поэта и «списком сочинений Державина в хронологическом порядке»; но, несмотря на то, оно все-таки не совсем полно: не приложено прозы Державина, его писем, рассуждения о лирической поэзии и проч.; портрет хорош, но он есть повторение портрета, приложенного к «Образцовым сочинениям», изданным в 1811 году {2} . И однако ж это

издание совсем не так дурно, как утверждают некоторые печатно: {3} оно не только опрятно, даже красиво; есть несколько опечаток, но они выставлены, хотя, конечно, лучше было бы, если б не было ни одной опечатки.

К изданию г. Глазунова «Сочинений Державина» приложена статья «Жизнь Г. Р. Державина», написанная г. Савельевым, который смотрит на Державина не как на поэта, а как на человека, и с исторической точки зрения. Статья эта написана хорошо и содержит в себе много любопытных подробностей, но взгляд г. Савельева не везде верен. Г-н Савельев думает, что писать о Державине и его веке значит всем безусловно восторгаться, быть не историком, а панегиристом. Это самая ошибочная точка зрения! Она-то заставила сочинителя статьи необдуманно осудить весьма умную и верную характеристику поэзии Державина, сделанную г. Шевыревым в следующих словах: «Поэзия Державина – это сама Россия Екатеринина века, с чувством исполинского своего могущества, с своими торжествами и замыслами на Востоке, с нововведениями европейскими и с остатками старых предрассудков и поверий, – это Россия пышная, роскошная, великолепная, убранная в азиатские жемчуги и камни и еще полудикая, полуварварская, полуграмотная, – такова поэзия Державина во всех ее красотах и недостатках» {4} . Эти слова приводят г. Савельева даже в суеверный ужас; он говорит, что «ни у кого из русских поэтов чувство человечности и сознание достоинства человека не преобладает в такой сильной степени, как у Державина»… Ну, это едва ли так, потому что в век «милостивцев», «отцов и благодетелей», в век «меценатства» и «патронажества» могут быть только фразы о человеческом достоинстве, а не чувство человеческого достоинства…

Кстати о Державине: недавно в одном московском журнале были напечатаны стихи – нечто вроде рифмованного exordium [1] на какого-то «безыменного критика», который, в числе разных литературных преступлений, как-то: непризнавание Ломоносова поэтом,

ужаление Карамзина, обвиняется еще и в том, что «тронул Державина дерзкою рукою» {5} . Оно смешно, конечно, а ведь это уже не первая история… Сколько раз нападали, например, на нас за наши отзывы о поэзии Державина, и вот теперь наша мысль принята «Северной пчелою» (зри № 279 прошлого года) – и никто не поет заклинаний ни стихами, ни прозою… Фельетонист этой газеты говорит, что «Державин дойдет к потомству с весьма легкою ношею, то есть с малым числом избранных стихотворений, а остальное погибнет в Лете», но что «имя Державина навеки останется незабвенным в истории русской литературы». Здесь наша мысль немного искажена: не с легкою ношею, а весь дойдет Державин до позднейшего потомства, как явление великой поэтической силы, которая, по недостатку элементов в обществе его времени, ни во что не определилась, – и потому Державин весь будет всегда, как он уже есть и теперь, интересным фактом истории русской литературы. У Державина нет избранных стихотворений, которые могли бы пережить его неизбранные стихотворения, и всегда будут помнить, как помнят и теперь, не избранные стихотворения, а поэзию Державина… Далее, «Северная пчела» повторяет нашу мысль, уже не искажая ее: «Прошло только двадцать пять лет со смерти Державина, а уж его стихотворения точно как дорогие антики – кабинетная редкость. Исключая отдельных фраз и стихов, большую часть стихотворений Державина теперь уже трудно читать… теперь уже так не пишут… Это язык, чуждый нам!..» Это истина, и потому скоро все будут повторять нашу мысль, и даже и те, которые пишут стихотворные «денонциации» {6} .

Но между тем, надо сказать правду: все подобные приговоры хотя и справедливы, однако еще не доказательны; это еще только критические афоризмы, а не критика. И «Северная пчела» берет наше мнение еще на веру, слепо, не дождавшись наших доказательств, что, с ее стороны, не совсем благоразумно… Мы начали дело – мы должны и кончить его: в следующей книжке «Отечественных записок» постараемся изложить подробно наше мнение о поэтической деятельности Державина и ее историческом значении. За этою статьею последует ряд обещанных нами статей о Пушкине, Гоголе и Лермонтове. Статья о Пушкине начнется у нас обзором исторического движения русской поэзии в промежутке времени между Державиным и Пушкиным, и таким образом ряд этих статей, начиная с статьи о Державине, составит целый историко-эстетико-критический курс русской поэзии, – разумеется, с нашей точки зрения {7} .