Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Шрифт:
Бог Израиля лежит своей неимоверной тяжестью на одной малейшей песчинке избранного им народа. И пока песчинка покорствует, - груз этот ей отраден; но достаточно ей возмутиться, сбросить с себя тяжесть Господнего имени, как то, что казалось легким, раздавит ее своим космическим весом.
2
В капле отражается солнце. В малом повторяется великое.
Подобно тому, как некогда с Ноем и Авраамом, Бог заключил с Довидом Кнутом два завета во второй книге его стихов.
Когда «разверзлись мстительные бездны и гибнущая дрогнула земля... и грянул град железный», - «дикая вода» взмыла жизненный ковчег поэта [131] .
Ковчег плывет - и о борты Напрасно бьются крики мира.И вот уже видна пристань - земля «трудного»
131
«Ковчег. 2», 1, 116.
132
«Ковчег. 1», 1, 115.
Спасенная душа ищет вместе с Ноем и кличет: «эй, Господи, где ты?» И Господь отвечает на ее зов:
«За то, что ты спасал для праведных селений Стада надежд и стаи слов... Что из трясин и бездн ты вывел непролазных И в горьких водах вел ковчег; Что огибал обман и острова соблазнов И шел на свет, и не спросил - зачем... И в каждом шелесте стерег и слушал голос, Что реял над тобой всегда... Я видел - высока была работа. Взгляни на Судные весы: Ты был упрям и тверд в борьбе водоворота, Приветствую тебя, мой сын!» [133]133
«Ковчег. 4», 1, 117-118.
3
Смысл второго завета - утверждение через Бога полноты бытия. Чтобы радость жизни не стала соблазном, Господь освещает ее, завещая человеку. Но, чтобы очистить желание, Господь проводит душу через испытания Авраама, веля ей:
Возьми в охапку хлам земного дома, Все радости, все горести твои. Подъемли груз бесстрашными руками. Возьми с собою нож, огонь, дрова, И понеси на жертвенные камни, Где - прах и соль, где выжжена трава. Там всё, чем тщетно тешился ты ныне, Все скудные дела твоей земли. Ты обложи пылающей полынью И преданно и твердо заколи [134] .134
«Испытание», 1, 126.
Но в последний момент рука Господня удерживает послушный жертвенный нож, и голос небесный заключает завет:
«Я, испытав тебя огнем закланья, Тебе велю: живи, мой сын, живи. Не бойся снов и яростных желаний, Не бойся скуки, горя и любви. Будь на земле, живя и умирая, Земные ведай розы и волчцы, К тебе из музыкальных высей рая Слетаться будут частые гонцы. ...Вот мой завет: не бегать слез и смеха, Смотреть в глаза любимым и врагам. ...Не бегать благ и дел юдоли узкой. Но всё приняв, за всё благодарить... Осуществлять себя. Плодотворить [135] .135
«Испытание. 3», 1, 129-130.
4
С кем заключил Бог эти заветы? С Довидом-Ари бен Меир - потомком потомков того племени, которое Он провел через пылающие пески пустыни в землю обетованную - или с поэтическим воображением Довида Кнута, медвежьей походкой («свой малый путь пройдя стопой медвежьей, с медвежьим сердцем, новым и простым») [136] идущего по садам русской поэзии?
Что случилось, что Кнут так легко променял свое божественное первородство на чечевичную похлебку отчаянья одиночества, пустоты душевной, бросив Бога и свою судьбу на тротуары Парижа
136
«Испытание. 3», 1, 129.
О Боге, о смерти хрустели галоши [137] .
Древняя священная судьба Израиля, тысячелетия бродящее вино - на тротуарах Парижа, где небо - сырая пустота, где стоит рядом кто-то «вонючий без имени, без отчества» [138] , вместо реявшего всегда голоса над избранною душою.
Слово за словом поэт изменяет заветам, положенным между ним и Господом. Ковчег плывет, но напрасны были видения райских берегов, - дух Божий больше не витает над ним, его захлестывают воды потопа, кругом стерегут рифы соблазна, и нет уже ни надежды, ни воли. Это - «бутылка в океане», в стихии человеческого равнодушия - торопливые слова, безмолвный крик о гибели, закупоренный крепко.
137
«Замерзая, качался фонарь у подъезда…», 1, 154.
138
«У Сены», 1, 89.
Блуждание в пустыне не исход - люди идут не в страну обетованную сквозь испытания, они –
Завлечены обманом В бесплодные, безводные пустыни И брошены на произвол судьбы!Это - час «непоправимого жизнекрушенья» [139] .
Тысячелетняя душа знает, что помощь может быть только от руки Бога, и, отказавшись от нее, не верит в спасение. И вот в судьбе отступившего ветхозаветный Бог дает знаки своей славы, как сказано: «Отступающие от Меня будут написаны на прахе, потому что оставляю Господа - источник воды живой... [140] Гнева нет во мне, но, если кто противопоставил Мне в нем волчцы и терны, Я войной пойду против него, выжгу его совсем» [141] .
139
«Уже давно я не писал стихов...», 1, 162-164. Концовка цитируется по журнальному варианту «Чисел» (№2-3, 1930); в том же варианте строку цитирует Андрей Луганов (Е.С. Вебер) в рецензии на сборник Д. Кнута «Парижские Ночи», За Свободу!, 1932, №70, 26-27 марта, стр.4.
140
Иер. 17: 13.
141
Ис. 27: 4.
И душа уже сожжена, осталось только тело - «двойник и заместитель», «спокойный, твердый, мужественный друг»; он подменит своим подобием жизни то, что умерло уже давно:
Займется снова разными делами, Напишет за меня две-три открытки. Раскланяется вежливо с знакомым И спросит: «как живете, как здоровье, Что - мальчик ваш...» и скажет: «приходите» [142] .Но нет вкуса к жизни - глаза подернуты тоской и сознанием гибели, «Стада надежд» рассеяны, умолк небесный голос, и Кнут уже спросил «зачем?»
142
«Уже давно я не писал стихов...», 1, 162-163.
«Камня тяжелее» [144] теперь каждое слово поэта. Живой источник иссяк, остались неподвижные серые камни. Кнут говорит:
Уже давно с трудом и неохотой Беру я самопишущую ручку, Чтобы писать не письма деловые, Не счет белья, сдаваемого прачке, Не адрес телефонный, а - стихи [145] .143
«В скучном дождливом мреяньи...», 1, 88.
144
1, 161.
145
«Уже давно я не писал стихов...», 1, 161-162.