Сочинения
Шрифт:
Адвокат несколько минут прогуливался в обществе г-жи Барниоль и г-жи Фельон под липами, лишенными в ту пору года листвы; он посвятил их в трудное положение, возникшее в силу упрямства Фельона, вызванного политическими убеждениями, и дал им совет, результаты которого должны были сказаться в тот же вечер: первым следствием этого совета было то, что обе дамы остались в полном восхищении от дарований, искренности и других неоценимых качеств Теодоза. Все семейство в полном составе проводило адвоката до ворот, выходивших на дорогу, и следило за ним глазами до тех пор, пока он не свернул на улицу Фобур-Сен-Жак.
– Неужели, милый друг, ты, такой хороший отец, из-за ложной щепетильности разрушишь возможность самого великолепного брака для нашего Феликса?
– Моя дорогая, – отвечал Фельон, – великие люди античности, такие, как Брут и прочие, забывали о том, что они отцы, когда им следовало выказать себя гражданами… Буржуазия, призванная сменить дворянство, еще больше, чем оно, нуждается в высоких добродетелях. При виде мертвого Тюренна господин де Сент-Илер и думать забыл о своей отрубленной руке… И мы, люди скромные, должны дать доказательства своего благородства, мы обязаны сделать это, на какой бы ступени социальной лестницы ни находились. Для того ли я преподавал уроки возвышенной морали своим детям, чтобы отступиться от нее в тот самый час, когда необходимо руководствоваться ею! Нет, моя дорогая, ты можешь сегодня плакать, но завтра ты станешь меня уважать еще больше!.. – прибавил он, увидя, что на глазах его сухопарой половины показались слезы.
Эти высокие речи он произнес у порога той самой двери, над которой шла надпись: «Aurea mediocritas».
– Мне следовало бы прибавить к этим словам еще два: et digna!– прибавил он, указывая перстом на табличку, – но они заключали бы похвалу.
– Отец, – сказал Мари-Теодор Фельон, будущий инженер путей сообщения, когда вся семья вновь собралась в гостиной, – мне думается, нет ничего непорядочного в том, чтобы переменить свой взгляд на вопрос, не имеющий прямого отношения к общественному благу.
– Не имеющий прямого отношения, сын мой! – вспылил Фельон. – В семейном кругу я могу сказать, и Феликс согласен со мной: господин Тюилье абсолютно лишен способностей! Он ничего не знает. Господин Орас Бьяншон – человек одаренный, он многое сможет сделать для нашего округа, а Тюилье не добьется даже пустяка! Запомни, сын мой, что переменить хорошее решение на дурное, руководствуясь личными интересами, – значит совершить низкое деяние. Если оно даже ускользает от глаз человеческих, то за него нас наказывает бог. Я тешу себя надеждой, что за всю свою жизнь не совершил поступка, который бы мучил затем мою совесть, я хочу, чтобы память обо мне ничем не была запятнана. Вот почему мое решение пребудет неизменным.
– О милый папочка! – воскликнула дочь Фельона, кладя подушку на пол, возле ног отца, и устраиваясь на ней, – ты опять становишься на ходули! В муниципальных советах полным-полно тупиц и дураков, а Франция между тем процветает. Он будет голосовать вслед за другими, этот славный Тюилье… Лучше подумай о том, что у Селесты, возможно, будет пятьсот тысяч франков.
– Будь у нее даже миллионы и находись они здесь, передо мной, – вскричал Фельон, – я и тогда не предложу кандидатуру Тюилье, ибо в память самого добродетельного из людей я должен добиться
– Отец совершенно прав, – заявил Феликс, выходя из глубокой задумчивости, – он вполне заслуживает нашего уважения и любви, ибо теперь, как и всю свою жизнь, ведет себя с истинной скромностью и величайшим благородством. Нет, я не хочу, чтобы мое счастье вызывало в нем угрызения совести, не хочу я добиваться этого счастья и путем интриг, я люблю Селесту так, как люблю вас, мои родные, но превыше всего я ставлю честь своего отца, и коль скоро здесь затронуты его убеждения, не будем об этом больше говорить.
Фельон со слезами на глазах приблизился к старшему сыну и сжал его в объятиях.
– Сын мой! Сын мой!.. – выговорил он задыхающимся голосом.
– Все это глупости, – прошептала г-жа Фельон на ухо дочери, – помоги мне одеться, надо положить этому конец, я хорошо знаю твоего отца, если уж он упрется… Чтобы привести в исполнение план, предложенный тем славным и благочестивым юношей, мне понадобится твоя помощь, будь же наготове, Теодор, – вполголоса сказала она младшему сыну.
В эту минуту в гостиную вновь вошла Женевьева и протянула письмо старику Фельону.
– Тюилье приглашают нас на обед, – сказал он жене.
Блестящая и поражающая воображение мысль, пришедшая в голову адвокату бедняков, потрясла семейство Тюилье не меньше, чем семейство Фельонов. Ничего не открыв сестре, Жером, который считал себя обязанным сдержать слово, данное своему Мефистофелю, отправился к Бригитте и в полном смятении сказал:
– Дорогая крошка, – так Тюилье неизменно обращался к сестре, когда хотел ее задобрить, – у нас сегодня важные гости к обеду, я хочу пригласить Минаров, так что позаботься об угощении. Супругам Фельон я направлю письмецо, правда, немного поздновато, но с ними можно особенно не стесняться… Дело в том, что Минар мне вскоре понадобится, и я хочу пустить ему пыль в глаза.
– Четверо Минаров, трое Фельонов, четверо Кольвилей да нас двое – выходит тринадцать…
– Четырнадцатым будет ла Перад, стоит, пожалуй, пригласить и Дютока, он может быть полезен. Я сейчас поднимусь к нему.
– Что ты затеваешь? – удивилась Бригитта. – Обед на пятнадцать персон! У нас вылетит не меньше сорока франков!
– Не жалей о них, дорогая крошка, а главное, будь полюбезнее с нашим юным другом ла Перадом, ведь он нам так предан… Скоро сама в этом убедишься!.. Если ты меня любишь, береги его как зеницу ока.
С этими словами он вышел, оставив Бригитту в полной растерянности.
– О да, предпочитаю в этом сама убедиться! – пробормотала старуха. – Меня красивыми словами не прельстишь!.. Он славный малый, но прежде чем дать ему место в своем сердце, я должна изучить его лучше, чем до сих пор.
Пригласив к обеду Дютока, Тюилье нарядился в свой лучший костюм и отправился на улицу Масон-Сорбон, в особняк Минара, чтобы очаровать своей любезностью толстуху Зели и сгладить таким образом неприятное впечатление, которое могло возникнуть у Минаров из-за столь позднего приглашения.