Софринский тарантас
Шрифт:
— Вот вы и беспокоитесь, а говорите, что нет… — воскликнул Андрей.
Он рад был Лешкиному откровению. Ему так хотелось, чтобы его хоть кто-нибудь поддержал. Пусть даже немножечко, чуть-чуть.
— Был и я когда-то огнем, да вот потух-замерз. Вчерась, например, скажу тебе честно, я плакал. Офицером хотел стать, а стал колодезником. Ну, а еще я здесь Зинку встретил. Вот так делишки. Ерунда какая-то. А может, я не умер, а еще живой. Всю ночь подушку слезами мочил. Тьфу, совсем нервишки ослабли.
Лицо у Лешки потемнело, глаза забегали. Жиденькие
— Кому скажешь, не поверят… — вздохнул он. — Скажут, дурака валяет.
Хмыкнув, Лешка откинул на затылок кепку и, чуть качнувшись, самодовольно улыбнулся.
— Офицером хотел стать, а стал колодезником. Мать, если бы узнала, не простила. В детстве она вечно Бога молила, чтобы я не в грязи, а в форме был. Бедняжка, хорошо, не знает, что я живу бобылем… Вместо погон камень и глину долблю.
Лешка в каком-то негодовании торопливо пошарил в карманах. Прежней доброты на лице его уже не было. Конфузливость сменилась озлобленностью. Насупившись, он достал из кармана флакон одеколона и протянул его Андрею.
— Сделай одолжение.
— Нет, не могу… — ответил тот.
— Как хочешь… — и, вытерев губы, Лешка мигом осушил флакон. В том же кармане у него оказалась карамелька. Быстро отделив ее от обертки, забросил в рот и начал смачно сосать.
— Зачем вы это делаете? — спросил Андрей.
Ему жалко было, что Лешка себя травил. Однако на испорченность его он уже ничем не мог повлиять. Перед ним был другой человек. Хитрый, ничтожный и ни на что не способный.
— Ты меня не учи, что мне делать, — обиженно произнес Лешка и, икнув, присел на скамейку. Мозолистые руки его были все в ссадинах, а на тыле правой ладони красовался синяк. Прищурив глаза, он подул на него и, покачав головой, сказал:
— А выпил я для того, чтобы настроение не испортить. Я знаю, ты водку пьешь. Ты думал, я водку тебе поднесу, а оказалось, наоборот. Прости, водочка кусается, а одеколон, как видишь, нет… — он раскованно посмотрел на Андрея, растерянно стоявшего перед ним, и усмехнулся. — Я ничем не могу тебе помочь… Ангел ты мой, ангел… — И Лешка, обхватив голову, прищурил глаза. — Если бы ты знал, сколько я одеколона выпил. И если бы я знал, что судьба у меня так сложится, то лучше бы офицериком стал, как мамка велела. И Зинка меня невзлюбила, а за что? За что? Ведь я-то ее любил.
На Лешкины губы налазят слезы. Он слюнявится, морщинится от их солености, безалаберно сплевывая с губ слюну как попало. Андрей успокаивает его, а затем, взяв под руку, ведет в заколоченный дом, где запах березовых веников перемежается с запахом чуть подгнивающих половых досок.
— Ты сегодня печь не затапливай… — говорит Андрей.
— Ладно… —
Несколько минут Андрей сидит на стульчике у его ног. А затем, успокоившись, что Лешка наконец-то заснул, уходит в свою избу. Здесь он, куря одну сигарету за другой, ходит из угла в угол, как затравленный зверь.
«Все определено. Они даже спрашивать не будут. Завтра же снесут три избы. И была деревенька, а потом ее не станет А чтобы приметить это место, Лешка два колодца выкопает, которые со временем тоже снесут».
Лучи летнего солнца, проникая сквозь оконные стекла, красиво переливались на полу, высвечивая каждый штрих и каждую черточку. Но Андрей был равнодушен ко всему этому. Ему жаль было избу, лужок, весь этот крохотный кусочек земли. Мало того, он не знал, как их спасти и сохранить. Он прекрасно понимал свое бессилие и бесполезность своих действий, направленных на спасение деревеньки. Но именно эта никчемность действий не успокаивала его, как обычно бывает в таких случаях, а, наоборот, возбуждала, заставляя искать выходы в безвыходной ситуации. Он понимал, что всякие эти его действия будут со стороны выглядеть смешными. Но, даже и это понимая, он не желал успокаиваться.
С грустью и тоскою приходил домой. Жена не одобряла его походы в Лотошино. Мало того, она не только не понимала его, но и не хотела понимать. Раньше, когда он только женился на ней, она была тихой, а тут вдруг стала злой. Сегодня только зашел в дом, а она прямо с порога:
— Выпил?
— Ну выпил… — тихо ответил он и добавил: — Стройка у меня из головы не выходит.
— Это что у тебя, работа туда ходить?.. — фыркнула Валька, когда он присел в кухне на стульчик. — Внушение тебе надо сделать, чтобы не ходил туда.
Андрей, оглядев ее, пожал плечами.
— Я не мальчик, чтобы мне внушения делать.
Валька, начавшая было резать хлеб, отложила нож в сторону.
— Теперь-то, конечно, ты не мальчик, а я не девочка, — обиженно произнесла она. — А насчет внушения скажу одно. Если хочешь, живи, а не хочешь — уходи.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Валь, к чему это?.. Я ведь с работы пришел.
— Нет, ты не с работы пришел, — опять вспыхнула она. — Ты избу свою караулил…
— Ну и что тут такого?.. — произнес он, не понимая, чего от него хочет жена.
— И не стыдно тебе?
— Нет, не стыдно, — спокойно произнес он. И встал со стула. — Не понимаю, почему это мне должно быть стыдно? Чего стыдиться…
Она покраснела, а затем, выпучив глаза, прошептала:
— Ты, наверное, с ума сошел…
— Ну это ты уж слишком… — достав сигарету, стал нервно мять ее.
Валькины ноги, широко расставленные, вздрагивали, и ему казалось, что она вот-вот прыгнет на него.
— Зачем ты пьешь?.. — спросила она.
— Немного успокаивает… — ответил он и, прикурив сигарету, глубоко затянулся.