Софринский тарантас
Шрифт:
Поздоровавшись с Андреем, к самому прилавку подошел старец с длинной бородой и с палкой в руках.
— Дядя Добрый пришел! Дядя Добрый пришел! — загудела очередь.
Старец был желанный гость очереди, все его знали и уважали. Самые первые, дружно расступившись, пропустили его к прилавку. С молчаливой торопливостью он начал рыться в карманах, но никто не услышал ни звона монет, ни шороха купюр. И тогда, вывернув их, он, посмотрев на очередь, страдальчески произнес:
— Братцы, налейте инвалиду войны сто грамм.
На какую-то секунду-другую очередь замерла. И лишь слышно было, как продавщица прокричала:
— Вы что там, вымерли все?..
Не понимая ситуации, а может, наоборот, улавливая ее, старик обратился к ней:
— Доченька, налей сто грамм, а я тебе за это что-нибудь божественное спою.
И тут только Андрей увидел лицо продавщицы. Пухленькое, кругленькое, с вздернутым кверху носом и потными губами.
— Водка не вода… — огрызнулась она. — А помирать я не собираюсь, чтобы мне божественное петь.
Но тут кто-то закричал:
— Инвалид войны имеет право без очереди…
— Так это же Дядя Добрый, он всегда без денег… — захихикал другой.
— Ну что стоишь как каменный, отходи, тебе говорят… — закричала продавщица, замахнувшись на старика беленькой ручкой. На дожде ее перстеньки заблестели ярче обычного. — Надоел всем хуже редьки, без тебя и так все ясно, всем дорога на тот свет.
— Дочка, я не бутылку у тебя прошу, а сто грамм… — и старик, вывернув пустые карманы, поклонился ей.
Очередь зашумела, загудела.
— А что, братцы, — сказал кто-то, — соберем Дяде Доброму на бутылку, а он нам за это божественную песенку споет.
Может, кто-то из-за скудности денег и не согласен был на это предложение, но промолчал. Большинство проголосовало «за». И через минуту перед продавщицей предстала горка мелочи, собранная мужиками.
— Он просил сто грамм… — вспыхнула она. — А получается целая бутылка.
— Ничего, он крепкий, на ногах стоит… — засмеялись мужики и вручили старику бутылку. — Доволен, дед?
Старик, сняв кепку, поклонился всей очереди, а затем, сунув бутылку за пояс, сказал:
— Никогда не забуду, просил сто грамм, а дали целую поллитру.
— Да он же наркоман… — презрительно фыркнула продавщица. — Каждый день просит сто грамм.
Мужик, покупающий водку после деда, сказал ей:
— Зин, ну будет тебе… Пусть дед споет что-нибудь.
Зинка, коршуном высунувшись из ниши, со злостью крикнула ему:
— Ты гляди, дозаступаешься… Заступничек нашелся. Без очереди больше не дам, будете стоять у меня как миленькие…
— Ладно, заткнись… — спокойно огрызнулся мужик. — Он за народные деньги бутылку взял. Так что сиди и не высовывайся.
— Милицию вызову, тогда узнаете, — и, выругавшись, Зинка юркнула обратно.
Ни мужик, ни другие, стоявшие рядом с ним, не обратили внимания на эти ее слова. Все они,
Лицо старика, покрытое дождевыми каплями, напряглось. Вытерев лоб, он прищурил глаза. В вечернем сумраке от них исходил необыкновенный свет, полный любви и ласки.
Именно за эти глаза прозвали старика Дядя Добрый.
— Дядя Добрый, хватит молчать, — ворчливо произнес мужик. — Народ просит. Канай, тебе говорят…
Старик даже ухом не повел. Словно к чему-то прислушиваясь, весь напрягся, а затем, чуть наклонив голову, видно для того, чтобы дождевые капли не застилали глаза, сложил на груди руки и хорошо поставленным голосом запел:
Боготечная звезда явися Твоя Богомати,
Икона, всю страну Российскую обтекающая,
Лучами чудес Твоих осиявающая
Всех блуждающих по морю страстного жития,
Мрак печалей и мглу всяких недуг и скорбей
Прогоняющая и наставляющая на путь спасения
С верою к Тебе притекающих и вопиющих к Богу.
А затем он, не боясь, что дождь зальет глаза, гордо подняв голову к небу и сжав руки в кулаки, продолжил:
Радуйся, Русской земли утверждение.
Радуйся, врагов одоление.
Радуйся, от бед избавление.
Радуйся, Заступнице всех сущих и скорбех и болезнех…
Дождь шел, а старик все пел. Очередь, замерев, стояла неподвижно. Даже продавщица и та, вновь высунувшись из окна, в трогательной задумчивости смотрела на старика, который покорил своим пением не просто людей, а, можно сказать, пьяниц, абсолютно пропащих и ничего уже особо не значащих в этой жизни.
Андрея поразила людская послушность. Впервые он видел, чтобы люди могли внимательно слушать божественное пение в таких условиях и в таком не очень приличном месте.
Закончив пение, старик перекрестился, а затем, достав из-за пазухи нательный крест, поцеловал его.
— Молодец, старик! — захлопали в ладоши мужики. Глаза их сияли.
Продавщица исчезла в нише, и вскоре руки ее заработали как автомат, проделывающий операцию деньги — водка, деньги — водка.
Старика окружили. Каждый желал его угостить и поговорить о Боге и обо всем остальном на свете. Дядя Добрый с покорной ласковостью принимал угощения. И чувствовалось, что на своих ногах он сегодня домой не дойдет.