Солнце любви
Шрифт:
– Вы с ним сговорились?
– Это мой собственный секрет.
– Вот что, секретохранитель. У меня в маленькой комнате стоит букет чайных роз.
– Ну?
– Не ты их тайком принес?
– Я? Тебе? — кузен захохотал. — Розы? — хохот пронесся вместе с ним вниз по лестнице, отражаясь от старых стен и эхом усиливаясь.
6
Петр Романович вышел на галерейку, дверь справа закрыта (и ночью была закрыта, лично проверил). Непривычная
Однако — легкий лязг, стеклянная дверь приоткрылась, проблистав лучами-отраженьями; выскочила Варенька.
– Петр Романович, что случилось?
– Странно, как наше знакомство сопровождается катастрофами: на этот раз — убийство.
– Да я знаю! Но. кто он такой? Вообще — за что?
– На первый вопрос я могу ответить, на второй — нет. Медик со «скорой», лукавый, пронырливый, но, мне казалось. Безобидный. Впрочем, пьющий человек бывает непредсказуем. По-житейски рассуждая: любой, напившись, может отмочить штуку.
– Ненавижу пьяниц. Вы ведь не пьете?
– Потребляю, но не злоупотребляю. Или вы намекаете, что я его по пьянке.
– Разве вас подозревают?
Петр Романович пожал плечами.
– Ну, за неимением лучшего, точнее, худшего. — Ему захотелось рассказать ей обо всем. — Когда ночью я вошел в подъезд, то услышал предсмертный крик и как будто еще чей-то голос.
– Голос убийцы?
– Так мне показалось. Но он не смог исчезнуть бесследно, все ходы- выходы были сразу перекрыты.
– Так что же произошло?
– Единственное объяснение, к которому склоняется следователь: моя слуховая галлюцинация. Иначе — кроме меня, подозревать некого.
– На самом деле галлюцинация?
– Кого интересует истина!
– Вы же философ.
– Доктор философии. Философом меня Поль прозвал, иронически.
– Иронически? А в чем разница?
– Стопроцентный «любомудр» создает свою собственную мировоззренческую систему, я же придерживаюсь традиционного православия.
– А зачем пошли на философский?
– Молодой был, что называется, пытливый. Потом мои взгляды переменились, я увлекся другим предметом.
– Чем?
– Теологией. то есть богословием.
– Почему переменились?
– По жизни. — Петр Романович поморщился: что за неуместная исповедь! — Впрочем, это неинтересно.
– Интересно.
– Произошло убийство.
– Да, ужас какой-то! (Она не поняла, и слава Богу!) Вот увидите, менты не найдут и искать не будут. Главное — не позволяйте все свалить на вас.
– Вы подбиваете меня заняться частным расследованием?
– Да ну, делать вам больше нечего.
–
– Кого?
– Вы — пьяниц, я — убийц.
– Ну понятно, кто их любит.
– Варя, я задам вам глупый вопрос, но для меня очень важный.
– Как я к вам отношусь, да?
Нет, какая самоупоенность! Привыкла красавица, что все у ее ног пресмыкаются. Петр Романович улыбнулся, любуясь маленькими ножками в золотисто-пестрых лаптях.
– Это, конечно, очень важно, но. — вдруг он почувствовал настоящее волнение. — А как вы ко мне относитесь?
– Сказать вам? Сказать?
– Сделайте милость.
– Я вас полюбила. Честно!
Так не бывает, тут какая-то хитрость. розыгрыш (или заговор), но в первые секунды философ испытал никогда не испытанное в жизни блаженство. О, соле мио — солнце мое! Он смотрел, не отрываясь, в пылающее лицо и едва слышал, что говорила она сбивчиво, не в такт прерывистому дыханию:
– Это нечаянно, против воли, я не хотела, но как только я вас увидела, все время о вас думаю.
– Тогда, во время катастрофы? — уточнил он просто так, чтоб вступить в дуэт.
– Нет, раньше! Помните, на той неделе во дворе, помните? Вы с Валерой так церемонно и молча раскланялись, как загадочный рыцарь.
– Рыцарь? — удивился философ. — Не помню, неважно. То есть вас не помню, я вас не видел.
– Как? — ахнула Варенька. — Как не видели?
– Я бываю рассеянный, но это неважно. Нет, так нельзя, — Петр Романович начинал потихоньку приходить в себя, осваиваясь в новом мире, с новым солнцем. — Вы меня прямо сокрушили, играете не по правилам, надо постепенно завоевать.
– Не хочу воевать. Я сказала — и сказала!
– Вы мне так нравитесь, что вам не составило бы труда.
– Так в чем дело?
– «В том, что я тебе не верю», — произнес он мысленно, побоясь произнести вслух.
Он хотел верить, так хотел, что, кажется, жизни не жалко.
– Вы Ангелевича Валерой называете? — не об аналитике-шоумене хотелось говорить (вообще ни о чем не говорить, а переживать самые драгоценные мгновенья), но рассудочность философа исподволь сказывалась.
– Иногда. А что?
– Мне как раз понравилось, как вы сказали Полю, что со всеми мужчинами на «вы».
– Я с ним на «вы», к тому же он старик.
– Тем более! «Валера».
– Сейчас стиль такой, пожилым приятно. Да ну его! Петр Романович, что нужно, что вы хотите?
– Мне нужны доказательства. — Он уже придумал испытание. — Вы должны мне принадлежать, — высказался «теоретически» и тотчас почувствовал, что именно этого и хочет — с той минуты, как увидел ее, и испугался: «Сейчас она пошлет меня к черту по заслугам!» Но она сказала: