Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни
Шрифт:
— Эй, Мань, Мань, когда-нибудь ты меня вспомнишь, я Лаоцзю!
На следующий день вода в роднике, который брал начало в пещере, окрасилась в красный цвет. Двое бойцов рискнули зайти в пещеру. Все, кто там оставался, погибли во вчерашней схватке, перерезав друг друга. Старший брат Тянь, тяжело раненный, кажется, понял, что в кромешной тьме бился с родными братьями, и вонзил себе в сердце кинжал. Тело младшего Тянь, тоже раненого, лежало возле воды: он пытался подползти к роднику, чтобы попить. Возлюбленного Цяосю нашли не сразу: парень из Мяньчжая, игравший на соне, умер, упав в трещину. Из пещеры вынесли несколько охапок хлама, опий и десять кистей человеческих рук, вывели двоих спасенных пленников — сильно изменившихся Цяосю и Дуншэна. У Дуншэна в руках был тот самый инструмент парня из деревни Мяньчжай. Заложив вход в пещеру, командир повел отряд в Гаоцзянь, чтобы на следующий день отправиться
Когда связку отрубленных рук, как в прежние времена, повесили на маньчжурский орех у входа в штаб народного ополчения и женщины, старики и дети поселка собрались поглазеть на это, Дуншэн и Цяосю грелись у огня во флигеле усадьбы семьи Мань. Они уже переоделись во все чистое и сидели у большой жаровни, отвечая на вопросы матушки Мань, тетушки Ян, командира отряда, штабного писаря, второго брата Мань и меня, гостя. Дуншэн, хотя и был истощен и измучен, улыбался, рассказывая: в его сердце еще горел огонь молодости. Поймав безумный взгляд тетушки Ян, из глаз которой без остановки текли слезы, он поспешно встал и, шагнув к ней, сказал:
— Мам, я же вернулся целым и невредимым, усы и хвост в порядке!
— Ты-то цел и невредим, а сколько погибших в семье Тянь! За что такое наказание!
Цяосю подумала о парне из Мяньчжая, игравшего на соне, о том, что ее ждет, и, опустив голову, залилась слезами.
Матушка Мань сказала:
— Цяосю, не плачь, у тебя же есть я! Завтра поедешь с командиром в город, дашь показания, командир за тебя поручится, привезет тебя обратно, и будешь мне помогать присматривать за мельницей. Два дня уже тает снег, вода заполнила запруду, пора молоть рис для Нового года! Худой мир лучше доброй ссоры, я проведу семидневный пост с чтением сутр, помолюсь за души безвинно погибших, и за парня из Мяньчжая тоже.
Когда мы со штабным писарем и командиром отряда шли к штабу народного ополчения, я услышал, как командир шепнул писарю:
— Лаоцзю сбежал, его не нашли ни в одной из пещер.
На что писарь успокоил его:
— Худой мир лучше доброй ссоры! Матушка Мань сказала, что будет семь дней и семь ночей молиться за погибших, они заслуживают прощения!
……
Приближался Новый год, из храма Царя лекарств я перебрался обратно в усадьбу Мань и поселился в комнате, где остановился в первую ночь. Цяосю, как и тогда, с охапкой новых одеял, от которых исходил легкий аромат сушеных фруктов, молча вошла в комнату вслед за матушкой Мань. В комнате в медной жаровне так же весело потрескивали угольки, рядом свистел чайник. Я намеренно, как и в прошлый раз, встал у жаровни и грел руки, скользя взглядом по комнате. Глядя, как Цяосю молча застилает мне постель, я, как в прошлый раз, заговорил:
— Тысячу извинений за то, что незваный гость доставил столько хлопот хозяйке!
Не знаю отчего, но у меня вдруг ком подступил к горлу, и я не смог закончить фразу. Я вдруг заметил, что в комнате что-то изменилось: в прошлый раз, когда матушка Мань принимала невестку и хлопотала о свадьбе, а Цяосю готовилась к побегу, они были воодушевлены и полны надежд на завтрашний день. Однако стремительные перемены, которые произошли за эти сорок дней, как будто окунули эти два трепетных сердца в неизмеримую печаль и окончательно и бесповоротно похоронили их. Внешне же изменения сводились к тому, что у хозяйки в волосах уже не было алого цветка, а у Цяосю в ее богатой косе появилась прядь седых волос.
С тех пор как мать Цяосю утонула с жерновом на шее, минуло шестнадцать лет. Внутри Цяосю уже зарождалась новая жизнь. Жизнь парня из Мяньчжая, игравшего на соне, с которым бежала Цяосю, оборвалась в самом расцвете, но теперь продолжится внутри семнадцатилетней Цяосю, и теперь с ней будет связан последующий расцвет или падение его семьи.
Более невероятных событий, чем то, что я увидел здесь собственными глазами, я не знаю. И не могу придумать, как описать жизнь и человеческую природу более естественно и точно.
На Новый год кто-то в качестве новогоднего подарка преподнес семье Мань табличку, и надпись: «Помогать людям и творить добро» сменила другая: «Оберегать покой честных людей и уничтожать злодеев». По этому поводу матушка Мань постилась и на мельнице вместе с Цяосю молола рис.
1947 г.
ПОГРАНИЧНЫЙ ГОРОДОК
ПОВЕСТЬ
перевод Н. А. Сомкиной
Предисловие к повести «Пограничный городок»
Я
Современные нравы таковы, что литературные теоретики и критики, да и большинство читателей останутся недовольны этой повестью. Первые скажут, что она «недостаточно исторична», что Китаю не нужна такая литература; другие скажут, что она «чрезмерно устарела», и не захотят читать. Действительно устарела. Но что значит «устарела»? Мыслящему человеку, возможно, это непонятно, но большинство очень боится «устареть». И я хочу сказать: я написал эту повесть не для такого большинства. Они прочитали пару написанных в подражание Западу книг о теории и критике литературы, прочитали гору шедевров древности и Нового времени, но их жизненный опыт часто не дает им выйти за рамки собственной «эрудиции», и они совсем мало знают о том, что в Китае есть другие места и другие вещи. Поэтому, даже если эта повесть и уложится в какую-нибудь литературную теорию и заслужит одобрение критиков, такая оценка неизбежно оскорбит автора. Ведь если критики не хотят понять простые чувства, радости и горести простого народа, то не смогут и судить о достоинствах и недостатках этой повести. Эта книга написана не для них. Что до любителей изящной литературы, то все они — студенты или школьники из многолюдных городов — искренне и наивно выкраивают драгоценную минутку, чтобы ознакомиться с последними литературными изданиями. Ими уж давно сообща управляют теоретики, критики, умные издатели, даже лживые сплетники из литературных кругов; их жизнь действительно слишком далека от мира, который я описываю в этой повести. Она не нужна им, но она не на них и рассчитана. Теоретики опираются на литературную теорию, обретенную в изданиях разных стран, и не страдают от того, что им нечего сказать; у критиков есть писатели и книги, которым они задолжали мелких милостей и мелких обид, им на всю жизнь хватит, кого восхвалять и кого обливать грязью. Читателям же в массе своей, чем бы они ни интересовались и во что бы ни верили, есть чем себя занять. Я говорю именно о широких массах читателей — разве нет их?
Тем, кого называют «широкими массами», всегда приходится вертеться волчком. Даже если книгу мою и не отвергнет ведущее большинство критиков и теоретиков, главное — чтобы читатели не отвергли ее; сам же я давно отверг все их «ведущее большинство».
Мой труд для тех, кто «оставил школу или даже никогда не ходил в нее, но немного разумеет грамоте; кто работает там, куда не добраться лжи, сплетням и измышлениям теоретиков и критиков: кто живет в тех краях, кому интересны достоинства и недостатки народа, где и когда бы они ни были». Эти люди действительно знают, что такое нынешняя деревня, знают, какими были прежде ее жители, и им непременно захочется узнать о крестьянах, о военных из того маленького уголка мира. Мир, который я описываю, пусть и покажется им незнакомым, однако благодушие и горячность, с которой они стремятся почерпнуть из книги знание и утешение, непременно побудят их дочитать до конца. Но я не намерен останавливаться на этом, я хочу дать им возможность для сравнения и в другой своей повести опишу двадцатилетнюю гражданскую войну, которая заставила первыми принявших ее удар крестьян, чей дух пребывал под небывалым давлением, утратить прежнюю простоту, трудолюбие, смирение, прямоту — и стать совершенно иными. Страдая под налоговым бременем и задыхаясь в опиумном дыму, какие они несчастные и ленивые! Я хочу просто и без прикрас описать, как эти люди шли навстречу неведомой судьбе, влекомые течением истории, написать о страданиях маленького человека во времена перемен, о его чаяниях, о том, как нужда породила стремление выжить и размышления, как выжить. Не сомневаюсь, что мои читатели образованны: это обусловлено переменами в нынешнем обществе; они знают и о великом прошлом, и о нынешней отсталости нашего народа, и каждый из них трудится над великим делом возрождения нации. Быть может, эта повесть всколыхнет в них воспоминания о былом, вызовет горькую усмешку или навеет кошмары, а быть может — придаст им уверенности и отваги!