Сопроводитель
Шрифт:
Но другого выхода не просматривалось. Нужно было ломиться внутрь. Однако все не так просто, как кажется. Непринужденно встать и войти в комнату я в данной ситуации не мог. Нужно было настроиться. Психология. Хотя нюансов не скажу, образования не хватает.
Балконная дверь скрипнула, отворяясь. Совершенно неожиданно. Я вздрогнул и насторожился. Спрятал пистолет в тень, но палец, на всякий случай, держал на взводе. Случаи, они, знаете ли, разные бывают.
На балкон и какой-то жалкий кусок сада — а даже и не сада, а листвы деревьев, сквозь которую ничего не могло пробиться, кроме предметов
Зрелище было занимательным. Я, наверное, выглядел не лучше, но я себя со стороны не видел, а видел забавный глаз. И не смог удержать губы в пристойном положении — они расползлись в дурацкой улыбке.
— Ты чего? — спросил голос, принадлежавший глазу.
— Глаз четкий, — проинформировал я.
— А чего тут сидишь? Я за тобой давно наблюдаю. Еще как ты по саду на карачках ползал. Потом смотрю — на мой балкон полез. Жду-жду, а ты не заходишь. Заходи давай.
Волосатый глаз скрылся. Я, не долго думая, последовал за ним. Раз приглашают — грех не воспользоваться. Только пистолет сзади под рубашку спрятал.
Внутри комнаты царил порядок. Обстановка — вполне ожидаемая после вида розовых занавесочек и пары гераней на подоконнике. Односпальная кровать с белоснежным бельем и, опять же, розовым, но на сей раз более светлым, покрывалом. Пуфики, креслица, ковры, половички. На стенах, кроме ковров — множество фотографий мускулистых и прекрасных, при виде которых у меня тут же развился кошмарный комплекс неполноценности. С моими грязными руками и коленками я даже их бледной тенью не выглядел — растворялся вообще.
Обладательница всего этого хозяйства, равно как и глаза, и многочисленных волос, которые, как оказалось, имели вид прически «каре», стояла передо мной и с веселым любопытством разглядывала мою живописную фигуру. Лет пятнадцать-семнадцать, довольно миловидна, по-детски любопытна, глупа, наивна и непосредственна. Стояла, прости господи, в розовом, опять-таки, халатике, скрестив руки на груди, и улыбалась мне, как родному. Скорее всего, дочка Коновалова.
— Слушай, — сказал я. — А как ты могла меня видеть? У тебя же все время свет в окне горел. И потом, там листва мешает.
Она обошла меня, закрыла дверь на балкон и задернула занавеску. Потом обернулась и объяснила:
— А я тебя из кабинета видела. Там листва не мешает. Хотела уроки делать, зашла, смотрю — кто-то на четвереньках ползет. Мне интересно стало, я и не включала свет. А ты грязный, — она протянула руку и указала на мои колени, с которых, засыхая, обильно отваливалась грязь.
— Ну, — я смущенно пожал плечами, — не по паркету же полз.
— Меня Аня зовут, — она протянула руку. Говорю же, непосредственная, как серьга в носу у папуаса.
— А меня — Миша, — я пожал маленькую ладонь. — А почему ты меня впустила?
— Мне интересно стало, — просто объяснила она. — У нас тут скучно, новых людей нет. А ты, если хочешь, можешь сходить в
Спасибо. Добрая душа, далеко пойдет. Направленный ее хозяйской рукой, я добрался до ванной комнаты, которая располагалась рядом с кабинетом, сверкала белизной кафеля и голубизной финской сантехники, усугубляя и без того ужасное ощущение, что я — слон в посудной лавке. Но, вымыв руки, я решил, что плевать на приличия. Я в гости, в конце концов, не напрашивался. А потому снял брюки, прополоскал их и крепко выжал. Результат оказался довольно мятым. Перекинув брюки через полотенцесушитель, я с силой протянул их несколько раз, отчего они стали заметно лучше выглядеть.
Одеваясь, я усмехнулся — ничего себе, заявочка! «Скучно, — говорит, — тут. Новых людей нет». Хорошего же она себе нового знакомца выбрала, который только что пришил папиного охранника. Ну, да ладно. К дочке, собственно, у меня никаких претензий не было, а что до остального, так я не маньяк.
Когда я вышел из ванной, она стояла посреди комнаты и протягивала мне полный бокал — вы не поверите — опять розового.
— Что это? — осторожно спросил я.
— Малиновый ликер с водкой и льдом! — гордо заявила она.
По-моему, начиталась лишнего. По-моему, Чейза. Как это делается в Америке и других Европах. Господи, сделай так, чтобы она не попыталась затащить меня в постель! Я взрослый человек, не имеющий ни одной судимости, и я совсем не хочу открывать этот список со статьи за совращение малолетних, даже если в деле будет стоять большой вопрос — кто кого совратил.
— А-а-а… — протянул я. — Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — она мило тряхнула головой. Мне, собственно, понравилась такая реакция. Ни бесполезной обиды на то, что еще не взрослая, ни дутой гордости за мнимую взрослость. Шестнадцать — и все тут. Возраст, как возраст. Не лучше многих, но далеко и не хуже.
— И откуда у тебя… это? — я принял бокал и отхлебнул. На вкус — нехило.
— Для гостей держу, — весело ответила она.
— И много их у тебя?
— Ты первый, — ее голос прозвучал еще более весело.
Я усмехнулся и, подняв бокал — твое здоровье, Аннушка! — выпил его тремя большими глотками. В желудке приятно запекло.
— Послушай, Аня, — осторожно сказал я, решив смолотить под дурака. — А что у вас тут за хипеш? Менты приехали, сиреной балуются. Прямо ужас прохватывает.
— А ты не знаешь? — вздохнула она разочарованно. — Я-то думала, что это твоих рук дело. Тут кто-то чего-то через забор кинул, и оно взорвалось. Крольчатник — вдребезги. А потом еще и охранника застрелили.
Бедные кролики. Мне было их искренне жаль. Охранника мне тоже было искренне жаль, но не больше, чем ему — меня, когда я был у него на мушке.
— А ты сам-то кто? — почему-то спохватилась она.
— Вор я, — сказал я, с подозрением посмотрев на нее. Линять сразу или немножко выждать? Продаст или не продаст? Черт бы ее побрал с веселым волосатым глазом вместе! Вдруг она с головой вообще не дружит? — Просто вор. Три дня не жрал ни хрена, вот и забрался к вам. Дом богатый, не обидите.