Сорок третий номер…
Шрифт:
– На взлет! – крикнул он конвойному, и тот бросился через два отсека в кабину пилота.
Вертолет вздрогнул, напрягся и тяжело оторвался от земли, накренившись набок. Недельский ухватился за прутья пустой клетки, чтобы не скатиться в прореху все еще опущенной аппарели.
Машину трясло как в лихорадке, кидало из стороны в сторону. Она никак не могла набрать высоту. В какой-то момент языки пламени ворвались в грузовой отсек, лизнули решетку, обожгли боковые сиденья, и Недельский, зажмурившись, почувствовал, что на нем вспыхнули волосы. Он заскрежетал зубами от мгновенной боли, но не выпустил из рук спасительные прутья.
С трудом перебравшись в соседний отсек, Недельский наткнулся на конвоира, наказанного несколько часов назад и все это время просидевшего в салоне вертолета на боковом сиденье. Он уставился на дисциплинированного охранника, словно не веря, что в кромешном огненном аду кто-то мог спокойно коротать время на «скамейке запасных».
– Все в порядке? – хрипло поинтересовался Недельский. – Не дует?
– Все хорошо, – заверил его конвойный, лучезарно улыбаясь, – только жарко немного. Мы закончили операцию?
– Закончили, – кивнул Недельский. – Всему конец… – Он вдруг оскалился и наклонился к самому лицу охранника. – А ты что же, лапа, ничего не видел?
– Мне березки снились, – мечтательно протянул тот. – Так хорошо… А сначала было больно…
– Больно? – переспросил Недельский, почему-то холодея от странного предчувствия.
– Ну да, – подтвердил конвойный. – Пилот… Он когда выскочил из кабины, то сделал мне больно… А теперь все хорошо… – Охранник вдруг переменился в лице и, ухватив Недельского за рукав, жарко зашептал: – Я не хочу туда… Я все видел… Там огонь! И вечная мука! Там всегда больно! Мы все сгорим за то, что убивали людей!
Недельский в раздражении выдернул руку:
– Ты что болтаешь? – Он отпрянул от полоумного конвойного и только сейчас заметил рукоятку ножа, торчащую у того из груди.
«Десантный нож, – машинально отметил про себя Недельский. – Таким летчики обычно режут запутавшиеся парашютные стропы».
– Ко мне приходила старуха, – продолжал конвойный, – в саване… Она сказала, что мы все сгорим…
– Больше она ничего не сказала? – спросил Недельский, внимательно наблюдая за агонией охранника.
– Она сказала, что и сама обречена гореть… Пока не получит прощения.
– От старухи я тебя, конечно, не спасу, – Недельский выпрямился и достал пистолет. – Но единственное, чем я могу тебе помочь… – Он быстро засунул ствол в рот охраннику и нажал на курок.
Затылок конвойного лопнул и с хлюпающим мерзким звуком выбросил на стену кровавую мякоть мозгов. Недельский опустил пистолет и прикрыл глаза. Он испытывал сильнейший оргазм.
Вертолет вздрогнул от очередного удара стихии и накренился набок. Сидящий за штурвалом Олаф беззвучно матерился, пытаясь выровнять машину. Его лицо было мокрым от пота, а одеревеневшие кисти рук едва справлялись с управлением.
Конвойный Кусков сидел в кресле штурмана и, открыв рот, наблюдал за манипуляциями нового пилота.
– Где вы учились водить вертолет? – наконец спросил он.
Петри отрицательно покачал головой:
– Нигде. У меня за плечами только ДОСААФ [12] .
– Это
Олаф повернул голову и внимательно посмотрел Кускову в глаза, словно пытаясь прочитать в них что-то недосказанное. Тот отвел взгляд.
12
ДОСААФ – Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту.
– А что случилось с конвойной группой? – осторожно спросил Петри.
– Они остались на берегу. Вероятно… испугались.
– Испугались – чего? – допытывался Олаф.
– Понимаете… – Охраннику явно не хотелось рассказывать об этом. – Я когда-то читал, что на островах вулканического происхождения… Особенно там, где сохранились действующие очаги извержения лавы… У людей могут возникать зрительные галлюцинации.
– У вас какое образование? – перебил его Петри. Он вдруг вспомнил, что этот конвойный состоит в его группе уже года полтора, но пока ничем себя не зарекомендовал.
Кусков не успел ответить. Дверь в кабину распахнулась, и на пороге возник Недельский.
– Ты?.. – он уставился на Олафа, словно давно уже забыл о существовании начальника спецгруппы. – А я думал, что пилот очухался.
– Пилот тоже оказался жертвой зрительной галлюцинации. – Петри поймал себя на мысли, что уже репетирует строчки будущего рапорта. Версия конвойного пришлась ему по душе.
– Жертвой? – переспросил Недельский и вдруг изменился в лице. – А ты, значит, все это время просидел в вертолете?
– Товарищ Петри нас всех спас, – вступился Кусков. – Если бы не он…
– Товарищ Петри дезертировал! – зло перебил его Недельский. – Капитан обязан последним покидать тонущий корабль! Он должен делать все возможное для выполнения поставленной задачи, а когда видит, что все средства исчерпаны, – оставаться на поле боя до конца!
Олаф повернул голову и бросил через плечо:
– Прибереги патетику для докладной записки на имя прокурора.
– Я так и сделаю! – кивнул Недельский. – Ответишь за все, Петри. И за слюнтяйство, и за предательство. По твоей вине мы потеряли пятерых сотрудников и не выполнили задание!
Кусков поднялся с кресла.
– Я по образованию хирург, – ответил он на вопрос, заданный Олафом минуту назад. – Когда по моей вине у меня на столе умер пациент, меня отстранили от врачебной практики и направили на три года работать в ГУИН [13] .
– Вот и его отстранят! – злорадно хмыкнул Недельский. – И отправят куда-нибудь на три года. А может, и на все десять! «Ментовская зона» – достойное место!
– Я атеист, – продолжал, не смущаясь, Кусков, – и не верю в загробную жизнь, в привидения и прочую нечисть. Но я видел на острове призрак и готов поклясться, что не я один. Трое сотрудников спецгруппы и пилот потеряли самообладание, а товарищ Петри принял единственно правильное решение…
13
ГУИН – Главное управление исполнения наказаний.