Сороковые... Роковые
Шрифт:
Пока же мелкий пыхтя осваивал маленькую шведскую стенку. Иной раз шлепался на попу, потирал её: -Гела бо-бо!
– и опять упорно лез на неё.
– Вот, это - точно немецкая черта у него!
– не сомневались мужики.
На Победу, уже совсем большенький Герберт фон Виллов-второй, сидя на широких плечах своего обожаемого Дяни, старательно держал в ручках портрет молодого мальчика - Вариного дядюшки Никифора. Все дивовцы шли рядом, для них шествие в бессмертном полку было не просто пройти от Мемориального Парка до другого Парка
Шли в Полку все: Лавр-Леший, Матвей и Иван-младший, молоденькая Пелагея, бородатый командир Панас, казлось им, дивовцам, что они совсем рядом и вот-вот прогудит своим густым басом Леший:
– Ребята, Варя, айдате, картошка стынет.
И они дружно усядутся за деревянный стол, сколоченный из широких дубовых досок, а после картошки пойдут у них разговоры обо всем - мужики будут рассказывать о будущем, а Лавр Лаврицкий про свою молодость, которая прошла при царе-батюшке.
Маленький Герушка в сползшей на глаза солдатской пилотке, отдав фотографию маме, махал зажатыми в ручке цветочками. А потом вместе с Дяней, держась за его надежную руку, поднес цветочки старенькому с палочкой дедушке
– Деда, на!
А деда ласково гладил малыша по плечам и благодарил.
Первый этот праздник Победы отмечали дома, в Березовку не поехали, на этот раз Гриня и Василь приехали к ним. Сергей купил дом в пригороде. Смеясь, сказал, что планирует как минимум четверых деток, к тем своим двум старшим сыновьям, и пусть растут не в квартире, а в доме.
После шествия поехали всем большим коллективом к нему. И был день Победы - радостью со слезами на глазах. Мужики и их Варюха стали такой сплоченной командой, не на словах, а на деле.
Когда понадобилось жене Ивана дорогостоящее лечение, собрали необходимую сумму. Николас-Колян сумел договориться о внеочередном обследовании, а потом и об операции в Германии, искренне переживали все, а потом шумно радовались - все прошло успешно. Они не считались, кто и сколько дал, знали, каждый дал, сколько конкретно смог.
Как-то незаметно влилась в их коллектив бабуля Игоря, никак поначалу не осознававшая, что вот этот раздолбай хулиганистый, её внук, побывал на войне и даже был ранен.
Дивовцы теперь хорошо понимали нежелание фронтовиков рассказывать подробности, слишком тяжело было вспоминать, даже им,
– А тем, кто провел всю или не всю войну в окопах, на передовой, только за одно это надо было давать медаль -'За мужество!!' - выразил общую мысль Николаич.
Он после сороковых так и не поправился, остался стройным.
– Помогла оккупационная диета, совсем жир не завязывается. Варюх, нам с тобой больше всех повезло, пока не стареем, я честно думал, если домой вернемся - станем глубокими стариками с тобой. А ты вон с Данькой как брат и сестра смотритесь.
А мальчик, заливисто смеясь, качался на карусели, покрикивая на Ищенко:
– Дед, исё. Высе!
– Ох, Варь, какой не только тебе - всем нам твой жердяй-немец умудрился подарок сгондобить, мальчонка-то всем очень дорог! От ведь чудо-чудное!!
– вздохнул Гриня.
– А и жаль как, что Лешай не знал об этом, от бы кто провел... як, Василь, сказать-то?
– Параллели, Гринь.
– От, их самых, от царского охвицера до, считай, космонавта, а точно, им, поди, станет, ничаго не боится ребятёнок. Варь, немец-то навроде спокойнея был??
Варя улыбнулась:
– Он без мамки рос, его так не баловали, а у нашего, два взрослых брата - оба балуют, дед Серега туда же, - кивнула она на Ищенко, - да и дядюшки рядышком. Одна мама только и ругается, да, малыш?
– подхватывая своего сыночка на руки, спросила Варя.
– Как мама ругается?
Мальчонка погрозил пальчиком:
– Низззя, по попе, аяяй!
Зазвонил телефон, Варя ответила, и Герушка, услышав голос, радостно закричал:
– Коя, Коя, ивет!
– Привет, кляйн брудер, привет Герби!
– Вот, так и общаемся, на смеси двух языков. Кто бы мог такое представить, когда я первый раз фон Виллова увидела?? Это же замороженный судак был, а сейчас, вот, прыгает маленькая копия!
– Да, подарил нам кто-то незабываемое, - вздохнул Иван, - мы везунчики, в сорок третьем нас назад выкинуло и через два месяца увидели своих, им-то сложнее пришлось, семьдесят лет ждали и верить почти перестали, что мы были на самом деле.
– Неправда твоя, что не верили, боялися не дожить!
– сказал Гриня, - дед Леш, когда совсем старый стал, гаворил:
– Гринька, дождися наших, скажешь им, што я их очень сильно уважаю, они настоящие русские люди и горжуся, что знавал их. Вот! Запомнил слово в слово!
– Гринь, нам по-другому было никак, мы же все знали, что сорок пятый будет победный. У всех в семьях фронтовики, как было иначе?? Игорю свою героическую бабулю позорить, Варе - дядюшку молодого совсем, Николаичу отца родного? Да и трудно представить, что среди нас гниды бы оказались, удавили б наверное по-тихому, сказав, что так и було!
– задумчиво ответил Гончаров.
– Знаешь, Гринь, те испытания, они нас как бы обтесали, всё лишнее свалилось. Если только у Ивана, его - лишнего-то и не было, повидал он уже войну. А мне, я могу твердо сказать - мне такой урок точно был необходим. Сами видите, что тут много говорить? Здорово заиметь сразу столько надежных, непродажных братьев и сестричку. Вы все семья моя - самое ценное, и не боюсь сказать, это самое дорогое в моей жизни. Я на самом деле счастливый, у меня столько вас много есть.