Совершенно секретное дело о ките (Повести и рассказы)

Мифтахутдинов Альберт Валеевич

Меланья была чуванкой. Когда-то, давным-давно, эти края были последним пристанищем русских казаков. Закончив свои походы встречь солнцу, они остались тут навсегда, смешались с местным населением — чукчами и ламутами, положив начало новому роду, и потомки сохранили старые имена, иногда старые обряды, старые сказания помнили, только не знали, откуда это знание. И рождались красивые дети, И неожиданно в черноглазой семье появлялся иногда ребенок с серыми глазами — как сигнал из прошлого, и всегда это почему-то были девочки.

Там, за покрытыми снегом перевалами, у синеющей на горизонте гряды, перекрещивались тундровые и таежные торговые пути. Там

было ярмарочное древнее место. Это место до сих пор почитается стариками. Называется оно Голубые Озера. И если рождалась в семье необычно красивая девочка, ее называли потом Девушка с Голубых Озер.

«Так вот откуда Меланья», — понял Аникей.

— А песня про Голубые Озера есть? — спросил он ее, когда она кончила играть.

Меланья вздрогнула.

— Есть, — сказала она серьезно. — Только это чукотская песня. Ее сейчас петь нельзя. Ее поют на праздниках, когда собираются старики. — И положила гитару.

— Извини…

Афанасьич громко затянул:

Дождь стучит в окно,

В комнате темно,

В парк итить мне нада-а

на свидания!..

Магда хохотала от души. Ее забавлял лирический настрой старика. Дед прекратил пение, он начинал понимать, что и здесь, как у сторожихи, он не найдет сочувствия.

— Бабоньки вы наши, едят вас мухи! — махнул он рукой. — Давай, какую-нибудь русскую. Про березку! Про березку!

— Можно, — сказала Меланья. — Клен ты мой опавший.

— Успеем еще, Афанасьич, — успокоил его Аникей. — Ты лучше на закуску нажимай. Бери ложку, держи икру — знатная закусь.

— Дело говоришь, дело! — быстро согласился дед.

— Значит, мы договорились? — спросил Николай. — Про Чайку.

— Я дал радиограмму. Завтра придет ответ.

— Завтра не придет, завтра воскресенье.

— Как?!

— Сегодня суббота, банный день. А завтра, пожалуй, уже сегодня — воскресенье. Связи нет…

— Зато в понедельник три срока, — сказала Меланья, — всегда в понедельник много работы.

— Как же? — недоумевал Аникей. — Как же я дни-то выпустил? Суббота, правильно… Телеграмму прочтут только в понедельник.

— Не беспокойтесь, — сказала Меланья. — У нас с Анадырем связь прямая. Если в понедельник ответят — в понедельник вы и получите.

— Нам идти надо, надо спешить…

— Куда идти? — спросил Николай. — Вон что на улице…

На улице грохотал ливень.

— Оставайтесь тут, отдохнете, еще находитесь, — сказала Магда. — А здесь когда еще доведется побывать. Как знать, а вдруг мы по вас скучать будем, — лукаво улыбнулась она.

Но Марков был расстроен.

— Ну? — Меланья поднялась. — Я предлагаю — за мужественных геологов!

— Нет уж! — поднялся и Аникей. Печали и тревоги у него как не бывало. Он даже удивился своему внезапно легкому настроению. — Нет! — еще раз повторил он. — Я предлагаю — за наших лошадей!

— Человек… человек сильнее лошади! — бормотал Афанасьич.

— Да. Поэтому за лошадей!

— И за нашу Чайку! — засмеялся Николай.

— Ладно!

Все выпили.

— Лошадь, она что человек! — философствовал дед, уронив голову на руки. — Только лучше! Лучше!

— Лучше, лучше, успокойся, — погладила его по руке Магда.

— На будущий год, если встретите Чайку, вы ее не узнаете, — размечтался Николай. — Они у вас на износ работают, а мы их жалеем. Им так

трудно не придется.

— Жаль расставаться…

— Это лошади не поймут, — сказал Николай.

— Я знал лошадей, которые все понимали лучше иного человека, — сказал Аникей. — Мы тогда на востоке работали. Рядом была застава. Всех лошадей пограничных списали, погрузили на баржу и увезли в какой-то совхоз. А одна — ее звали Муха — болела. Ее оставили, думали, околеет. А она выжила. В тундре, на травке, на вольном выпасе. Пришла осенью домой — а в конюшне уже гараж на три вездехода. И вообще, никто ею не хотел заниматься — раз списана, значит, ничья. Иди, гуляй. И солдаты ее прогоняли. И она сторонилась всех, кто в зеленой форме. Мы, геологи, в зеленой спецухе ходили. Подойдем к лошади, позовем ее, а она от нас тоже шарахается. Ушла Муха в поселок и сама нашла себе работу. Подойдет к школе-интернату, там высокое крыльцо — и ждет перемену. Ходит, ходит вокруг школы, а как звонок услышит — бежит к крыльцу, станет и ждет. Мальчишки выскакивают, кто-нибудь один садится на нее. Муха аккуратно, осторожно так провозит его вокруг школы, катает. Даст крут — и снова к крыльцу. Дважды одного и того же не возила. Даст круг и останавливается, слезай, мол, следующий! Следующий садится — и того один круг возле школы. И так все время. Ребятишки ей все завтраки отдавали. Это был ее заработок. Вот скажи, кто ее мог так надоумить?

— Не знаю… — растерянно проговорила Меланья. — А что с ней дальше было?

— Все родители в поселке заботились о Мухе. Понимали, что для их детенышей-северенышей она лучше любой игрушки, лучше сказки любой. Один кочегар при котельной ей закуток отвел. Там она в пургу согревалась. Из столовой ведрами отходы ей носили. А она и зимой на работу ходила. Станет возле горки, возле сугроба и ждет ребятишек.

— А потом?

— А потом новый начальник заставы приехал. Молодой лейтенант, татарин. Оденется в гражданское — и к Мухе. Полные карманы сахару да моркови ей таскал. Гладит ее по шее и говорит, говорит что-то по-своему. Извинялся, наверное. Но на заставу она так и не вернулась. Люди заметили, что часто лейтенант к Мухе ходит. Так кочегар прямо ему и сказал, не мешай, мол, не смущай, прошлого не вернешь, поломанного не починишь. Так и жила она у кочегара, как собака ручная была. Лед помогала ему возить, воду, уголь. А потом… потом не знаю, что с ней стало. Нашу партию на север перевели.

— Она, наверное, старая была, — сказал Николай.

— Конечно…

— Чайка молодая. К нам она сразу привыкнет. Вот увидишь.

— Хорошо бы.

Все сидели притихшие. Магда совсем опьянела, прослезилась. Слышно было, как за окном шумит ливень.

Меланья тихо перебирала струны гитары.

Проснулся дед. Смотрел ясными веселыми глазами.

— Магда! — шептал он ей на ухо. — Поставь-ка чай. В такую погоду чай с коньяком — первое дело! Веселей гляди, Меланья! Сыграй для души! Отдыхаем завтра! Воскресенье! Как, начальник?

— Отдыхаем. Теперь торопиться бесполезно.

— Во! Хорош у меня начальник, а? — И обращаясь к Николаю: — И то, чего торопиться? Никто нас не ждет. Никто! Кроме начальства. Так я говорю?

Аникей кивнул.

— Совсем никого у вас в Анадыре нет? — удивленно спросила Меланья.

— У нас с дедом никого, — улыбнулся Аникей. — Сироты мы.

— Потому давай плясать! — закричал дед. — «Цыганочку» давай, Мила! «Цыганочку»!

Меланья «ударила» «Цыганочку». Смотрел на нее Аникей, удивлялся, как вдохновенно она играла.