Спартак

Джованьоли Рафаэлло

За два часа до захода солнца лестница, длиною почти в девятьсот футов, была готова. Тогда Спартак приказал четырем гладиаторам развернуть лестницу для того, чтобы он мог собственными глазами просмотреть ее и проверить наощупь ее прочность.

С наступлением сумерек Спартак приказал лагерю тихо сняться. В каждой полуманипуле гладиаторы сделали связку из своего оружия, потому что предстоящий спуск не позволял обременять людей лишней тяжестью. Это оружие решено было спускать на веревках, скрученных из обрывков ткани.

Приказав прикрепить к одному

из концов лестницы два огромных камня, Спартак распорядился потихоньку опустить этот конец в пропасть. Фракиец хотел убедиться, выдержит ли лестница большую тяжесть: кроме этого он рассудил, что камни будут прочно держать лестницу на дне бездны, ослабляя опасное колебание этого хрупкого сооружения.

Когда приготовления закончились, Эномай первый приступил к опасному спуску. Обхватив руками верхушку скалы, к которой был прочно привязан конец лестницы, гигант германец, слегка побледнев, ибо этот рискованный спуск в бездну был для него новым, ранее не испытанным видом опасности, шутя проговорил:

– Клянусь всеведением и всемогуществом Вотана, я думаю, что даже Геллия, самая легкая из валькирий, не чувствовала бы себя удобно при этом необыкновенном спуске.

И пока он произносил эти слова, его гигантская фигура постепенно скрывалась меж скал, окружавших пропасть. Вскоре исчезла и его голова. Спартак, изогнувшись через скалу, следил глазами за спускавшимся товарищем и испытывал дрожь в теле при каждом колебании лестницы. Его лицо было очень бледно, и, казалось, что душа его висела на этой невиданной подвижной лестнице.

Гладиаторы столпились у края площадки; их мысли и взоры были направлены к пропасти; находившиеся позади поднимались на носки и смотрели на скалу, к которой была привязана лестница; среди ночной тишины слышалось только тяжелое дыхание тысячи двухсот человек, жизнь и судьба которых висели сейчас на этой хрупкой снасти из прутьев.

Волнообразное колебание лестницы продолжалось не более трех кинут, но оно показалось бедным гладиаторам тремя олимпиадами, гремя веками; наконец всякое колебание прекратилось.

И тогда тысяча голов на площадке, движимая одним побуждением, одной мыслью, повернулась ухом в сторону пропасти.

После нескольких мгновений послышался глухой голос, который сперва казался отдаленным и неясным, но постепенно усиливался:

– Слушай!

Вздох облегчения, подобный реву или рычанию, вырвался из всех грудей... Это был условный сигнал - Эномай беспрепятственно достиг дна пропасти.

Тогда, с лихорадочным пылом, гладиаторы начали один за другим спускаться по этой удивительной лестнице, которая - теперь это было ясно - вернет всех от смерти к жизни, от полного крушения к славной победе.

Добрых тридцать шесть часов продолжался спуск, и только на заре второго дня все оказались внизу, на равнине.

Нет нужды описывать, какими выражениями любви и признательности осыпали гладиаторы спасшего их Спартака.

Но он, призвав гладиаторов к молчанию, приказал каждой манипуле укрыться в окрестных скалах и притаиться там до наступления

ночи.

Долгими, как вечность, показались эти часы нетерпеливым бойцам; но наконец солнце начало склоняться к западу. Едва стало темнеть, две когорты гладиаторов вышли из своих убежищ, выстроились и двинулись с величайшей осторожностью, одна под начальством Эномая к морскому берегу, другая под командой Спартака к Ноле.

И так как им надо было совершить одинаковый по расстоянию путь, то почти в одно время, за час до полуночи, та и другая зашли в тыл обоих римских лагерей.

Подойдя совсем близко к лагерю Мессалы Нигера, Спартак приказал своей когорте остановиться. Он направился к валу лагеря римлян.

– Кто идет?
– закричал часовой, которому послышался шум в соседнем винограднике, откуда пробирался Спартак.

Спартак остановился, не произнося ни слова.

Невдалеке проходил патруль под начальством декана. Услышав оклик часового, декан поспешил к нему, чтобы узнать в чем дело.

Так как ночь была необыкновенно тихая, фракиец мог слышать следующий разговор, хотя и происходивший вполголоса:

– Что случилось?
– спросил декан.

– Мне показалось, что какой-то шум раздался среди этих кустов винограда.

– После оклика "кто идет" ты что-нибудь еще слышал?

– Нет, как ни прислушивался.

– Вероятно это была лисица, идущая по следам курицы.

– Я тоже подумал, что этот шум листьев произвело какое-то животное, блуждающее по полям. О гладиаторах, конечно, говорить нечего, они там наверху и оттуда не выберутся.

– Я действительно слышал, как центурион повторял, что мышь в мышеловке.

– О, будь уверен, Клодий Глабр - старый кот, для зубов которого такой мышонок, как этот Спартак, - детская игрушка!

– Ну, конечно, клянусь Юпитером Статором! И после короткого молчания, декан продолжал:

– Стереги же лучше, Септимий, но не принимай лисиц за гладиаторов.

– Было бы слишком много чести для гладиаторов!
– сострил солдат Септимий.

И снова все стало тихо.

Тем временем Спартак, глаза которого привыкли к темноте, начал различать то, что его интересовало, а именно - форму рва и вала римского лагеря. Он пришел сюда за тем, чтобы узнать, какие из четырех ворот лагеря были ближе всего.

В это время патруль, возвратившись на назначенный ему пост, разжег почти погасший костер, и скоро блестящие языки оживившегося пламени стали бросать свои лучи на частокол и помогать таким образом Спартаку в его намерениях. Он легко мог разглядеть, где расположены декуманские ворота, находившиеся в римских лагерях дальше всего от позиций, которым угрожал неприятель. В лагере Мессалы Нигера эти ворота были обращены в сторону Нолы.

Как только Спартак ознакомился с расположением вала, он пошел обратно. Добравшись до своей когорты, он с предосторожностями повел ее к декуманским воротам. Безмолвно шагал отряд, пока не подступил так близко к лагерю, что топот шагов не мог дойти до слуха римского часового.