Спасая Амели
Шрифт:
Рейчел, широко распахнув глаза, кивнула.
Джейсон понимал, что для нее открылся новый мир. И был рад, что она так все воспринимает. Кому-то ведь необходимо знать правду. Журналистам не всегда удается разбудить людей.
– Такое нельзя печатать в газетах, – прошептала Рейчел. – Только не здесь и не в Америке. Для Амели это очень опасно, и для Кристины тоже.
– Что уж говорить о вас. – Джейсон швырнул на стол монетку. – Сейчас я ничего печатать не буду, не стану называть никаких имен. Но когда-нибудь этот материал выйдет в свет и станет сенсацией. Не забывайте об этом.
Спустя
Сама Рейчел должна была оставаться в гостинице – крутиться на глазах у служащих, создавать себе алиби. Но с другой стороны, это означало, что она ничего не узнает о том, как все прошло, пока не получит известий от Джейсона, который подтвердит, что Амели в безопасности. А уж потом Рейчел передаст новость Кристине. Джейсон верил, что чем меньше женщины будут посвящены в детали, тем естественнее будут себя вести. Но Рейчел знала: просто сидеть и терпеливо ждать – выше ее сил. Впрочем, на занятиях по театральному мастерству она научилась изображать невинность и разыгрывать озабоченность.
Кристина ценила каждую минуту последнего дня, который ей предстояло провести со своей малышкой Амели. Молодая женщина старалась запомнить каждую улыбку, то, как девочка выглядит во сне, каждый взмах ее ресниц, румянец на щечках. Она постоянно знаками показывала дочери, как любит ее, твердила, что Амели радость и свет ее жизни. Как могла, говорила дочери все, что не сможет больше сказать никогда.
В пятницу утром Кристина встала рано, чрезвычайно заботливо выкупала и одела свою малышку, завила ей волосы. Затем приколола розовый атласный бантик к золотистым локонам Амели – это украшение идеально подходило к кремово-розовому платьицу с буфами, любимому наряду Кристины, который она сшила своими руками.
Она уложила в чемодан дочери ее лучшие летние наряды, несколько платьев и ярко-красную куртку на осень – как будто твердо верила, что она понадобится. Женщина знаками объяснила Амели, теперь уже взрослой девочке, что та отправляется в путешествие одна, без мамы. А потом Кристина прижала ребенка к груди, не давая Амели возможности ответить жестами, что она ничего не понимает.
Несколько раз Амели тянула к матери ручки, проводила пальчиком по слезам, которые текли по щекам Кристины, пробовала их на вкус, потом беспокойно морщила бровки. Девочка тыкала крохотным пальчиком между губ Кристины, пока не увидела, что мама улыбается. Тогда и сама Амели улыбнулась, как будто все вокруг должны были радоваться, и знаками показала: «Я люблю тебя, мамочка!» У Кристины разрывалось сердце.
Дважды Кристина опускала руки, понимая, что не сможет пройти через это испытание, и зная, что обязана это сделать. Иного пути нет, лучше плана не придумаешь. Но план был опасным – для Амели. Если Джейсон Янг и его доверенные люди допустят хотя бы малейшую ошибку, если на секунду опоздают… Об этом нельзя даже думать! Она должна
В девять часов Кристина подхватила небольшой чемоданчик, провела свою доченьку по коридору, закрыла за собой дверь дома. Затем взяла маленькую розовую ладошку Амели в свою руку и направилась на вокзал, отчаянно пытаясь остановить мгновение, запомнить каждый вдох дочери.
Когда они добрались до медицинского центра, Кристину била дрожь. Амели обычно радовалась поездкам с мамой, но сейчас зарывалась лицом в ее юбку и капризничала. Кристина понимала, что девочка реагирует на напряжение, исходящее от матери, но ничего не могла с собой поделать. Не могла вести себя более естественно. Женщина знала: что бы ни произошло, она больше никогда не увидит дочь с той секунды, как выйдет из медицинского центра.
– Не хмурьтесь, фрау Шлик, – попеняла ей медсестра из приемного покоя. – Вы приняли правильное решение. Благодаря нашим порядкам девочка расцветет, она получит самое квалифицированное лечение.
Глаза Кристины наполнились слезами. Она едва не рыдала, когда подписывала бумаги.
– Это ваш долг как добропорядочной немецкой матери, – вещала медсестра.
Подобное проявление чувств со стороны молодой матери вызывало у нее явное отвращение.
Кристина была больше не в силах все это выносить.
– Я не «добропорядочная немецкая мать», фрау Браун. – Она швырнула ручку на стол. – И уверяю вас, я лучшая из матерей. Я люблю свою дочь больше жизни! А теперь дайте мне мой экземпляр бумаг.
Фрау Браун покраснела, приняла сосредоточенный вид и стала подписывать, разбирать копии и оригиналы. Потом встала, рывком протянула один экземпляр документов Кристине.
– Вы же не хотите опоздать на поезд, фрау Шлик?
Кристина не спеша свернула документы, спрятала их в сумочку и щелкнула застежкой. Но вся ее злость куда-то испарилась, когда она вновь повернулась к дочери. Кристина присела, заключила Амели в объятия, стала покрывать ее поцелуями. Девочка, широко распахнув голубые глазенки, уцепилась за мать.
Закрыв глаза, Кристина пыталась запомнить ощущения от прикосновения дочери, которая обвила ручками ее шею, тепло ее хрупкого тельца. Запомнить, как бьется сердечко Амели, когда мать прижимает ее к груди.
– Вам пора, фрау Шлик. Вы только расстраиваете ребенка, – настаивала сестра Браун.
Она с силой разжала ручки Амели, обнимавшие шею Кристины.
В одно безумное мгновение Кристина хотела было схватить Амели, вырвать ее отсюда и бежать, бежать с ней без оглядки.
– Уверяю вас, так всем будет лучше. Мы действуем по плану. Или мне позвать охрану? – пригрозила медсестра.
«Да, по плану! Я должна действовать по плану… ради Амели». Кристина зашептала дочери на ушко:
– Я всегда буду любить тебя… пока живу… и после смерти тоже!
Кристина знала, что Амели все равно ничего не слышит, но она была абсолютно уверена, что девочка понимает ее сердцем.
Встав, Кристина отстранилась от Амели и знаками показала дочери, что та должна пойти с этой женщиной. Но Амели не хотела уходить. Она сопротивлялась, в широко распахнутых глазах застыла тревога, ручки тянулись к маме.