Спаси меня
Шрифт:
Однако сим воинственным намерениям не дано осуществиться. Даже напротив. Едва он бросается вперед — тут же получает жесткий удар в солнечное сплетение, складывается пополам и обмякает, словно парус в штиль. Мильтон тем временем еще раз нерешительно наступает, но Амрита мягко гасит его пыл и валит с ног ударом ладони. Курт тоже садится в лужу, уронив подбородок на грудь.
Клайв выпускает из рук водяной пистолет, который все время побоища крепко сжимал в кулаке, и поворачивается к Амрите.
— Цела?
— Спрашиваешь. — И к немалому удивлению и удовольствию достопочтенного, индианочка пускается в слезы, прыгает в его объятия
Полчаса спустя они сидят на диване в небольшой, но изысканно обставленной квартире Амриты и пьют китайский чай. Наша красавица так замучила моего приятеля своими извинениями «Прости, Клайв, я так виновата», что в конце концов он был вынужден проявить строгость и устроить ей выговор за неуместное самобичевание.
Впрочем, он и сам сожалеет, что пришлось больно ударить необразованного и, вероятно, безработного представителя рабочего класса. Да, такой уж добряк наш Клайв.
— Мне его жаль. — Он пожимает плечами. — А с другой стороны, ты могла пострадать. Хотя какое там — с твоим-то уровнем карате.
— Это тайваньский кикбоксинг. Я с ужасом думаю, что и тебе могло достаться. И все из-за меня.
— Чепуха. Ты же не напрашивалась на неприятности.
— Знаешь, я не ожидала такого — в нашей части города обычно безопасно, — говорит Амрита и вдруг переходит на совсем простой язык. — Тут все на виду. Сосед за соседом присматривает. Мы здесь как большая семья. — И, вздохнув, добавляет: — Все равно спасибо. Ты мой герой.
Клайв пялится в чашку, его глаза застилает от гордости.
— Да ладно, чего уж там… — бормочет он.
— Нет-нет, ты в одиночку заломил двух бугаев, которые раза в два больше тебя. То есть ты, конечно, и сам не маленький… — торопливо добавляет она.
— Ты права, — соглашается Клайв. — Рыжий коротышка. На меня и смотреть-то смешно.
— О-о, — говорит Амрита. — Бедненький мой. — Тянется к нему и крепко обнимает своего героя. — Ну вот, я совсем протрезвела. Надо бы еще выпить.
Извлекает из холодильника бутылку прованской «шипучки». Клайв и Амрита чокаются.
— За тебя.
— За тебя… мой герой.
Говоря по правде, Клайв совсем растерялся: Амрита его то ли дразнит, то ли совершенно серьезно с ним флиртует. По некоторым признакам — как она кладет ногу на ногу, как скованно улыбается и взмахивает руками — можно допустить, что это вовсе не шутки. В голову закрались дерзкие подозрения, кровь зашумела в голове, и стало страшно до жути.
— Кстати, — говорит она. — А что ты такое налил в водяной пистолет?
— Я? Э-э… Просто мыльную смесь, — мямлит он. — Вода с жидкостью для мытья посуды.
— Ясно, — говорит Амрита и задумчиво умолкает. — А зачем?
— Ну, хм… Э-э… Хотел помыть пистолет. — С этими словами Клайв отчаянно и совсем бессмысленно всплеснул руками, как бы иллюстрируя сказанное.
И сразу понял, что нисколько не убедил свою собеседницу. Нехорошо врать девушке на первом же свидании. Он делает глубокий вдох и выкладывает всю правду.
— Понятно. — Далее следует долгая пауза. Наконец Амрита спрашивает: — Клайв?
— М-м?
— Скажи, у тебя случайно нет серьезных проблем с мочеиспусканием?
Он спешит заверить, что нет.
— И еще я, конечно, человек широких взглядов, — добавляет Амрита, — но кое-какие вещи выходят за рамки моего понимания. К примеру… хм…
— Да, согласен, — говорит Клайв, не вполне понимая, что она имеет в виду.
— Ну что ж, — смеется индианочка. — Тогда хорошо. — Ставит на стол бокал и поднимается. — Я сейчас быстро в душ. А ты выпей еще бокальчик. Да, кстати, — кричит она уже из ванной, — поставь какую-нибудь музыку на свой вкус.
У Амриты изящная миди-система, колонки вмонтированы в каркас из красно-коричневого вишневого дерева, а компакт-диски хранятся не на стандартной металлической горке, а сложены стопкой в ящичек из каштана — вразброс, но со вкусом. По правде говоря, теперь, когда у Клайва появилась возможность осмотреться, ему становится ясно, что вся квартира обставлена с той же беззаботной изысканностью: на полу — турецкие коврики «килимы», на диване разложено синее индийское покрывало из плотного хлопка. Вся мебель — из темного полированного дерева, на столе — две лампы (на одной из которых ручная роспись, выполненная в красно-зеленых тонах); изысканное зеркало в деревянной резной оправе с индийскими орнаментами, алебастровый упор в двери сделан в виде индийского божества Ганеша. На окнах занавеси в духе прерафаэлитов, которые вряд ли гармонировали бы с обстановкой в какой-нибудь другой квартире, а здесь смотрятся вполне к месту. Справа от камина — встроенные книжные полки, заставленные книгами на подбор: оранжевые, черные и зеленые корешки издательства «Пингвин», издания «Пикадора», с преобладанием книг о путешествиях. Здесь же полное собрание сочинений Киплинга в выцветших макмиллановских переплетах из красной кожи, Клод Леви-Строс на французском, множество томов о Полинезии и, конечно же, масса литературы об Индии: искусство и архитектура, антропология, ботаника и даже история империи Великих Моголов в двенадцати внушительных томах. «Вот те на!» — думает Клайв. Все здесь — библиотека, комната, сама хозяйка — впечатляет без лишней претенциозности.
Теперь настало время уделить внимание ее музыкальной коллекции. Компакт-диски выглядят более эклектично, чем книги: Палестрина [45] и «Кемикал Бразерс», Рави Шанкар и Джанго Рейнхардт со своей сладкозвучной гитарой. Первый импульс Клайва — поставить Рави, чтобы продемонстрировать свое знание этнической культуры, но он вовремя одергивает себя: «Не веди себя по-идиотски». Тогда он перебирает еще несколько дисков, и его пальцы останавливаются на «Болеро» Равеля. Звучат первые аккорды, из ванной показывается голова Амриты с мокрыми тяжелыми локонами цвета воронова крыла, и девушка одобрительно восклицает:
45
Джованни Пьерлуиджи да Палестрина (1525—1594) — итальянский композитор. Автор хоровой полифонической церковной музыки.
— Здорово!
«Вот те на».
Когда Амрита появляется вновь, на ней шелковый темно-красный халат, а распущенные волосы вьются по плечам. Она присаживается возле Клайва и принимает от него бокал вина. Они некоторое время беседуют о книгах, дисках, родителях, братьях и сестрах, об ушедших в небытие домашних питомцах. Попутно заходит речь о хирургии, остеопорозе, что неизменно ведет за собой рассуждения о сыре, воспоминания о Франции и отдыхе у моря, о песке, раскопках и Дарвине.