Сталин. История и личность

Такер Роберт

Теперь Сталин дал ожесточенный бой лидерам умеренной группировки. Обыгранные тактически и разгромленные политически, последние потерпели поражение и в ноябре 1929 г. публично осудили свои «правоуклонистские» взгляды. Организованной оппозиции Сталину в партии пришел конец. Генеральный секретарь победоносно завершил длительное сражение за свое верховенство. По весьма удачному совпадению вскоре после этого, 21 декабря 1929 г., подоспел его пятидесятилетний юбилей, в ходе широкого празднования которого Сталина провозгласили преемником Ленина и «лучшим ленинцем⁸ в партии. Так началось то, что вошло в историю как культ личности Сталина,

В стране уже существовал культ Ленина, которого большевики искренне почитали как своего вождя. Перед ними стояла политическая необходимость в объединяющем символе

и в постоянном ленинском руководстве, и тогда учение Ленина, изложенное в его трудах, сам пример его жизни они объявили вечно живыми. Оми стали считать себя братством приверженцев Ленина, а партию рассматривали как революционную общину избранных. И Сталин всего лишь доходчиво изложил эту идею, когда заявил в своем известном как его «клятва» выступлении на похоронах Ленина: «Товарищи! Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина»

Теперь, когда он достиг главенства в партийной олигархии и признания как преемник Ленина, сочетание Кеа1роНйк⁸ с собственной политической потребностью вынудили Сталина трансформировать уже существовавший культ Ленина в двоякий культ, а партию превратить в братство приверженцев Ленина-Сталина. В политическом отношении это сулило еще больше упрочить его власть, нежели в начале 30-х годов. Однако имели значение политические мотивы, сколь бы важны они ни были. Множество фактов указывает на то, что культ нужен был Сталину в качестве опоры для сохранения как душевного равновесия, так и власти. Он требовал того самого поклонения себе как герою, которое Ленин находил отвратительным. С одной стороны, его потрясающий успех в схватке за лидерство не мог не утверждать его в оценке собственной личности как гениального революционера 5апз реиг ес запз гергосЬе⁹ и не пробуждать в нем надежды на то, что он, второй Ленин, будет пользоваться почитанием, сравнимым с преданностью и восхищением, которые щедро расточались первому Ленину. С другой стороны, за его обычной уверенностью в себе крылась патологическая мнительность.

В глазах многих Сталин был прежде всего властолюбцем. И такая оценка является не столько ошибочной, сколько неполной. Он был искусным мастером приумножения и сосредоточения власти. В этом ему сильно помогали его скрытность, умение рассчитывать на много ходов вперед, плести заговоры и вступать в сговор, сеять распри, раздоры и раскол, его способность безошибочно угадывать в окружающих союзников или противников на избранном пути. Однако власть ради власти никогда не была его целью. Его жизнь в политике являла собой одно постоянное стремление утвердить себя героем революции, как это до него удалось Ленину, и добиться, опять же как это удалось до него Ленину, восторженного признания благодарной партией его заслуг как вождя. Власть была лишь средством, хотя и главным, достижения высшей цели Сталина — триумфальной славы. ’мгцх- л. ?

Невысокого роста (не более пяти футов¹⁰ четырех дюймов¹¹), но кряжистого телосложения, с испещренным оспой лицом и сохнущей из-за полученной в детстве травмы левой рукой, Сталин держался внешне сдержанно и бесстрастно, а порой и замкнуто и в неофициальной обстановке говорил так тихо, что собеседникам, даже находившимся рядом, приходилось напрягать слух, чтобы разобрать произносимые им слова. Единственный оставшийся в живых из четырех детей, рожденных Екатериной Джугашвили, он вырос в лачуге в городке Гори, в Грузии, закавказской колонии Российской империи. Не любивший рассказывать о своем детстве, семье, он однажды обмолвился в частной беседе, что его отец был священником. И если это так, то возможно, что часто находившийся в отлучках муж Екатерины, Виссарион Джугашвили, сапожник по профессии, не был его настоящим отцом². Иосиф выучил русский язык в местной церковно-приходской школе, где его мать подрабатывала приходящей уборщицей. Получив там стипендию, он продолжил образование в русской ортодоксальной духовной семинарии в столице Грузии Тифлисе; Екатерина хотела, чтобы сын стал священником.

Безрадостное детство и особенно побои матери пьяным Виссарионом, очевидно, породили в юном Сталине психическую тревожность, которая может привести к развитию ребенка

в невротическую личность. Что это означает? Человек, чьи детские переживания окрашены базовой тревожностью, выражающейся в чувстве одиночества и беспомощности, воспринимает мир как потенциально враждебный и стремится найти убежище в себе, в своем идеальном «Я>>, представляя себя, скажем, великим борцом. Если условия, порождающие тревожность, не меняются, такой человек постепенно и бессознательно срастается со своим идеализированным образом и верит, что он таков и есть. С этого момента вся энергия направляется на неустанные попытки утвердить идеальный образ самого себя делом и добиться подтверждения этому со стороны других. Карен Хорни¹² называет это стремлением к славе³.

Все, что известно о детстве Джугашвили, свидетельствует о следующем: он создал себе идеализированный образ собственной личности, поначалу как во-ина-мстителя по имени Коба. Затем, в последующие годы учебы в тифлисской семинарии, когда он вошел в местное революционное подполье, его идеальным «Я» стал революционер. В то же самое время его склонность к мстительности, проявлявшаяся уже в детстве, переросла в устойчивую черту характера. К тем, кто не относился к нему так, как тому отвечал образ созданного им его идеального «Я», он проявлял острую враждебность, даже в те ранние годы создавшую ему среди товарищей по революционной деятельности репутацию человека с тяжелым характером. А впоследствии, в среде близко знавших его большевиков, мстительность стала общепризнанным фактом. Вместе с жаждой славы тяга к мстительному триумфу над теми, кто был мысленно причислен к стану врагов, стала одной из отличительных черт его характера.

Самоидеализация Джугашвили в образе революционера обрела новую силу в начале 1900-х годов, когда он нашел в Ленине, вожде большевистской фракции марксистской партии Российской империи, героя, с котором он отождествлял собственную личность и который олицетворял в себе все черты, какими он, Джугашвили, в своих чаяниях жаждал обладать. Из-за яркой «русскости» Ленина как радикала отождествление себя с Лениным привело к русификации национального самосознания Джугашвили, ставшего активистом движения, которое он потом будет называть «русским большевизмом» и рассматривать как чисто русское явление. А поскольку субъект, с которым он себя отождествлял, был русским, он тоже должен стать русским. Он видел себя в образе русского революционера по имени Сталин, т. е. человек из стали, да к тому же очень созвучном имени Ленин. Но идеальному Сталину как русскому было суждено всю жизнь находиться в противоречии и конфликте с подлинным, неистребимо грузинским Джугашвили, с человеком, который говорил по-русски с явным акцентом (чем, возможно, и объясняется, почему он говорил так тихо).

Таким образом, Сталин в отличие от многих старых большевиков гордился принадлежностью к России, к русской нации. Русская нация, частичкой которой он поначалу себя ощущал, была революционной нацией, восставшей в 1905 г. против самодержавной власти. В августе 1917 г. он продемонстрировал гордость этой нацией, поддержав в своей речи на VI съезде партии большевиков идею «творческого марксизма», основанного на том принципе, что Россия может указать Европе путь к социалистической революции, в противовес, «догматическому марксизму», который предполагал, что Европа укажет подобный путь России⁴. Последовавшие события, увенчавшиеся октябрьской победой, стали для него подтверждением правильности русско-центристской точки зрения на грядущую мировую революцию.

Гражданская война, в ходе которой он стал государственным деятелем революционной русской власти, воевавшей с внешними и внутренними врагами, оказала сильное влияние на формирование Сталина как политического деятеля. Впоследствии военизированная культура Гражданской войны проявлялась в его авторитарной приверженности к приказам, его беспощадности бывшего политкомиссара, его излюбленной манере одеваться (военный френч и высокие кожаные сапоги), склонности к грубым выражениям и даже в его пристрастии к воспоминаниям об отдельных эпизодах Гражданской войны. Так, он с наслаждением смаковал рассказ о том, как отряд красноармейцев в 1920 г. прочесывал Одессу, разыскивая «коварную Антанту», которая, как им говорили, была повинна в том, что им приходится воевать⁵.