Становление капиталистической Японии

Герберт Норман

Японский рабочий класс во второй половине XIX столетия был еще немногочислен и неорганизован. Японское крестьянство, ослабленное кровавыми расправами в годы революции, было расколото и деморализовано. Антинародные правители Японии под флагом борьбы за национальные права всю свою энергию направляли на то, чтобы усовершенствовать собственную военную машину, чтобы «чужому» колониальному грабежу противопоставить «свой» колониальный грабеж близлежащих азиатских стран.

Япония сумела вырваться из полуколониальной зависимости, однако — весьма дорогой ценой, ценой укрепления полуфеодальной монархии, сохранения феодальных пережитков в японской деревне, а отчасти и в городе, уродливого, однобокого, наиболее мучительного для народных масс, капиталистического развития и, наконец, превращения Японии в ненавистного народам Азии колониального хищника и агрессора.

Милитаристская Япония, вырвавшаяся из тисков неравноправных договоров, быстро догнала недавно эксплуатировавших ее европейско-американских поработителей на поприще кровавого колониального разбоя. Поражение демократических сил, незавершенный, компромиссный характер буржуазной революции 1867–1868 гг. обусловили этот трагический для японского народа исход.

Сейчас, в новую историческую эпоху победоносного строительства коммунизма в СССР, торжества китайской народной революции, успешного строительства основ социалистической экономики в европейских странах народной демократии, — в эпоху глубочайшего общего кризиса капиталистической системы, коренным образом изменилось положение и в Японии. Хотя

страна находится в железных тисках иностранной оккупации, но в ней растут и крепнут организованные демократические силы, способные возглавить борьбу за возрождение страны, за ее самостоятельное национальное развитие.

«Народы Советского Союза питают глубокое уважение к японскому народу, вынужденному терпеть ярмо иностранной кабалы, и верят, что он добьется национальной независимости своей родины и пойдет по пути мира»^{6}.

Обанкротились те реакционные силы, которые некогда пытались выражать национальные интересы Японии. Реакционный блок помещиков и капиталистических монополий, сплотившийся вокруг своего идейного знамени, одного из организаторов бактериологической войны, императора Хирохито, полностью обнажил свою истинную сущность, став главной опорой американских оккупантов.

Программа японской господствующей клики — это программа почти неприкрытого национального предательства. Японский народ с негодованием отвергает эту программу.

Ближайшие требования японской коммунистической партии (новая программа) — ярчайший документ, который с огромной силой и убедительностью раскрывает большой исторический путь, который прошел японский народ, рабочий класс Японии, руководимый ныне марксистской партией, способной сплотить народные массы вокруг боевой программы национального освобождения Японии и уничтожения всех пережитков средневековья, которые ведут свое начало со времени поражения революционных сил и победы реакции в период незавершенной буржуазной революции 1867–1868 гг.

Е. Жуков

Глава I

Исторические предпосылки реставрации Мэйдзи

Разложение феодализма

Наиболее существенным моментом реставрации Мэйдзи^{7} и последующих лет является стремительность превращения феодального общества в общество буржуазное. Это отмечали уже журналисты и путешественники того времени, но никто из них не пытался дать какое-либо объяснение данному факту.

Та сравнительная легкость, с какой Япония освободилась от оков феодализма, может быть объяснена, по крайней мере частично, случайным совпадением двух процессов: внутреннего кризиса феодальной системы и давления со стороны западных держав.

Поздний феодализм эпохи Токугава сложился в начале XVII в., когда Токугава Иэясу утвердил гегемонию своего семейства и своих родичей над большей частью Японии, установив в то же время контроль над тремя крупными островами — Хонсю, Кюсю и Сикоку. Иэясу 1542–1616 гг.) создал последний по счету сёгунат, или наследственную военную диктатуру, при которой политическая власть фактически принадлежала крупнейшему феодальному семейству, тогда как император, хотя и удостаивался внешних почестей, был обречен со своим двором на затворническую жизнь в Киото.

Поздний феодализм представлял собой сознательную попытку задержать общественное развитие путем установления косной иерархической системы. Для каждого класса общества и каждой прослойки внутри классов были введены жесткие правила, регламентирующие мельчайшие детали костюма, церемоний, поведения, которые должны были строго соблюдаться под страхом наказания. Уголовный кодекс, крайне суровый даже с точки зрения феодальных норм, проводил резкую грань между самураями и простолюдинами; токугавские власти всячески подчеркивали классовые различия и превосходство первых над вторыми. Как во внешней, так и во внутренней политике токугавские правители строго придерживались своих собственных взглядов на жизнь и пренебрегали нуждами и интересами торгового класса. Отчасти с целью предотвратить угрозу установления политического контроля со стороны европейцев посредством торговли или интриг католических миссионеров, отчасти вследствие логического вывода из физиократической теории о сравнительном превосходстве земледелия над торговлей токугавское правительство изгнало из Японии испанцев в 1624 г. и затем в 1638 г. — португальцев. После 1640 г. въезд иностранцев в Японию и внешняя торговля были запрещены. Продолжала функционировать всего лишь одна небольшая фактория в Дэсима (Нагасаки). Но и здесь право торговли, к тому же в очень ограниченных рамках, было предоставлено лишь голландцам и китайцам, за которыми был установлен строжайший надзор. В 1637 г. сёгунат запретил японцам выезд из страны, причем нарушившего этот закон ожидала по возвращении на родину смертная казнь. Чтобы еще больше изолировать страну, правительство не разрешало строить суда грузоподъемностью свыше 500 коку (коку — немного более 1,8 гектолитра), пригодных для дальнего плавания. Таким путем сёгунат стремился изолировать Японию и не допустить проникновения из-за границы каких-либо веяний иноземной мысли, которые могли бы создать угрозу феодальным порядкам.

На вершине иерархической лестницы находился дом Токугава с его тремя ответвлениями: Овари, Кии и Мито. Владения дома Токугава занимали почти четверть территории страны и включали в себя такие крупные торговые центры, как Эдо (резиденция правительства), Сакай (Осака), Киото, где находился императорский двор, и Нагасаки. Главным источником дохода дома Токугава была рисовая подать, достигавшая 8 млн. коку (из общего валового сбора в 28–29 млн. коку) [1] . Разработка недр и предоставление прав на монопольную торговлю были также выгодными источниками дохода Токугавского дома. Остальные три четверти территории Японии были распределены между даймё ^{8} , или феодальными князьями. Те из них, которые с самого начала поддерживали Иэясу, так называемые фудай даймё, в количестве 176 семейств, находившихся в наследственной вассальной зависимости от Токугава, пользовались особым покровительством дома Токугава, и только из их среды назначались лица на высшие правительственные должности. Те даймё, которые подчинились дому Токугава только после решающей битвы при Сэкигахара в 1600 г., в том числе такие богатейшие феодалы, как Мори из Тёсю, Симадзу из Сацума, Датэ из Сэндай, Маэда из Kaгa, назывались «тодзама», или «внешними» князьями. Их насчитывалось 86 семейств. Тодзама были отстранены от всякого участия в государственных делах, взамен чего им была предоставлена некоторая автономия в делах своих кланов.

1

1 Хотя площадь земли, принадлежавшей сёгунату, была не так велика, она была разбросана по 47 провинциям из 68, причем эти земельные владения были расположены таким образом, что они служили в качестве буфера против образования единого блока враждебных феодальных княжеств. Приведенные данные о доходах токугавского сёгуната относятся к более раннему периоду его правления. Они взяты из книги Сэнсома (G. В. Sansоm, Japan: A Short Cultural History, New York, 1936, p. 455). В более поздний период, по сведениям профессора Цутия, валовой сбор риса в Японии составлял свыше 30 млн. коку, из которых 4,2 млн. коку шли сегуну и 2,6 млн. его вассалам. Таким образом, сёгун все еще распоряжался четвертью валового сбора риса в Японии (Tsuchiya Takao, An Economic History of Japan, «Transaction of the Asiatic Society of Japan» Second Series, vol. XV, Tokyo, December 1937, p. 223).

Размер коку менялся в зависимости от местности

и исторического периода; стандартизированный в более поздний период коку составляет 1,80391 гектолитра (Ноnjо Еijirо, The social and Economic History of Japan, Kyoto, 1935, Appendix 2, p. 370).

Бакуфу, или правительство сёгуна, держалось у власти благодаря искусной системе контроля и равновесия, заключавшейся в размещении имений своих наследственных вассалов (фудай даймё) между имениями внешних князей (тодзама), а также в своеобразной форме заложничества (санкин-котай), установленной третьим сёгуном — Иэмицу в 1634 г. Согласно этой системе, все даймё должны были попеременно проживать то в своих владениях, то в столице Эдо; причем они должны были оставлять в столице своих жен и детей в качестве заложников, когда возвращались в свои феодальные владения. Правительство не одобряло связи между феодальными поместьями; передвижение по стране было осложнено строгой системой пропусков [2] . Шпионаж был организован в таком широком масштабе, что в наследство от него осталась масса анекдотов и поговорок, красноречиво свидетельствующих о том, какой глубокий след оставил он в сознании японского народа [3] . Брачные союзы между семьями даймё подлежали предварительному утверждению бакуфу. Без разрешения сёгуната нельзя было строить замки и окружать их рвами. В случае ремонта этих сооружений требовалось представить в Эдо архитектурный план соответствующих изменений. Даймё не разрешалось устанавливать непосредственную связь с двором в Киото. Даже император содержался под строгим, хотя и почтительным надзором; его деятельность, равно как и церемонии, строго регламентировалась инструкциями бакуфу. Даймё были обязаны нести тяжелое финансовое бремя. Иногда бакуфу возлагало на отдельных даймё строительство настолько крупных объектов, что это крайне истощало их финансы [4] . Бакуфу использовало все средства для ослабления и разделения даймё, и все же у него было достаточно оснований бояться сильных юго-западных тодзама — Симадзу из Сацума, Мори из Тёсю и Набэсима из Хидзэн, которые хотя были и не столь сильны, чтобы избежать подчинения Иэясу после битвы при Сэкигахара, но и не были до такой степени слабыми, чтобы сёгунат мог отважиться на непосредственные выступления против них с целью ликвидации их полуавтономии.

2

2 He только создавались заставы в качестве препятствий для путешественников, но и умышленно приводились в негодность дороги и мосты с целью ослабить движение. Чиновники, проверявшие паспорта, были особенно бдительными в отношении дэ-онна ири-тэппо (дословно — «отъезжающих женщин и прибывающего оружия»), то есть в отношении попыток даймё тайно увезти свою жену из Эдо и ввезти оружие в свое поместье (Куроита Кацу м и, Кокуси-но кэнкю (Исследование национальной истории), Токио, исправленное издание 1937), том III, стр. 386, а также Sansоm, op. cit., р. 437).

3

3 Шпионаж осуществлялся под наблюдением мэцукэ или цензоров, которые доносили о деятельности даймё и его вассалов. Секретная политическая полиция использовалась при бакуфу, пожалуй, более широко, чем в любом другом феодальном обществе. Один из первых историков по социально-экономической истории Японии, Фукуда, был настолько потрясен диктаторским характером бакуфу, что охарактеризовал его как «die absolute Polizeistaat» (Fukuda Tokuzo, Die Gesellschaftliche und WirtschaftlicheEntwickelung in Japan, «Munchener Volkswirtschaftliche Studien», Stuttgart, 1900, S. 116). Эта политическая полиция была удивительно похожа на современную тайную полицию по тщательности ее обучения, по ее неразборчивости в средствах, по изобретательности, выражавшейся в многочисленных уловках, к которым прибегали ее агенты для получения сведений о семье какого-нибудь даймё, заподозренного в злодеянии.

4

4 В качестве примера таких общественных работ, предпринимаемых по приказу бакуфу, может служить строительство в Кисогава (севернее Нагоя), в котором в 1754 г. должен был принимать участие отдаленный клан Сацума, что вызвало серьезное напряжение его финансов (Охара Кэндзи, Сайго Такамори (Жизнь Сайго Такамори), Токио, 1938, стр. 16). Система санкин-котай представляла собой постоянное финансовое бремя для даймё.

Наиболее грозным из них был Сацума на юге Кюсю. Отделенный большим пространством от центральных органов власти бакуфу, окруженный кланами [5] , также враждебно настроенными по отношению к режиму Токугава, обладавший наибольшим доходом в феодальной Японии и располагавший солдатами, известными своим сильным местным патриотизмом и высокой боеспособностью, этот клан почти не скрывал своего недовольства господством Токугава. Клан Сацума первым начал применять и производить современное оружие, и, несмотря на запрещение внешней торговли, он поддерживал торговые связи с Китаем, используя острова Рюкю в качестве торговой базы [6] . Почти со всех сторон окруженный морем клан Сацума разбогател на внешней торговле. Он устремлял свои взоры больше на цивилизацию, приходившую с юга, из-за моря, чем на отдаленный Эдо [7] . Если принять во внимание большое накопление торгового капитала, ранние попытки внедрить западную промышленность, главным образом для военных целей, а также ненависть Сацума по отношению к бакуфу, то нельзя считать исторической случайностью, что именно этот клан, поддержанный тремя другими юго-западными кланами — Тёсю, Хидзэн и Тоса, — выступил инициатором борьбы против политической гегемонии Токугава.

5

5 Японский термин «хан» переводится нами как поместье или клан, причем чаще всего употребляется термин «клан». Но следует подчеркнуть, что здесь термин «клан» не содержит в себе понятия родовой единицы, как это передается шотландским термином «клан» или дофеодальным термином «удзи» в Японии. В феодальной Японии клан просто означал территорию, на которой даймё осуществлял политическую власть и с которой он получал свой рисовый доход.

6

6 В 1609 г. клан Сацума захватил часть этих островов и основал административный центр в Нава, разрешив правителю этого острова признать суверенитет Китая (Куроита, цит. соч. т. III, стр. 582). Характер и объем контрабанды между Сацума и островами Рюкю приводятся Такэкоси Ёсабуро (Takekoshi Yosaburo, The Economic Aspects of the History of the Civilisation of Japan New York, 1930, vol. III, p. 225–226).

Неопределенное положение этих островов являлось источником постоянных трений между Японией и Китаем и принесло бакуфу много хлопот, когда англичане и французы потребовали, чтобы эти острова были «открыты» для внешней торговли. Это требование иностранцев поддержал клан Сацума (Takekoshi, op. cit.,vol. III, p. 227–278, а также Хориэ Ясудзо, Нихон сихонсюги-но сейрицу (Формирование японского капитализма), Токио, 1938 г., стр. 106, прим. 4).

7

7 Мазельер, приводя данные Сиболда о его посещении бывшего главы клана Сацума — Симадзу Сигэтака в 1826 г., показывает степень голландского влияния в клане Сацума. Этот даймё обнаружил прекрасное знание голландского языка и проявил большой интерес к жизни Запада. В этом клане суда строились по западным проектам, возводились укрепления, было налажено производство орудий (Antoine Rous de laMazeliere, Le Japon, Histoire et Civilisation, Paris, 1907, vol. IV, p. 114–115).