Статус неизвестен
Шрифт:
"Ценность истории придает рассказчик."
– Что вылупился,- оборвал его беззвучную молитву пытарь с лоснящейся рожей. Сгусток огня вынутый из жаркой жаровни плыл на кончике раскаленного прута. В патоке его взгляда самых разных способов пытки было больше чем микробов под ободком унитаза. Бьющая зноем точка с легким шипением приближала ощущение близкого конца.
Сердце Рона мягким безумным мячиком подскакивало внутри. Как можно более равнодушно Рон откинулся в кресле. Треклятый, раскаленный до красна, до бела прут опустился, уже почти коснувшись волосков вокруг его пупка.
– Страшно? Конечно страшно. Перед нами-то можешь не притворяться,- от нарочито вкрадчиво распевного, негромкого
Ему хотелось порадовать палача. Ужас сам лез из его живота.
– Смотри не ошибись.
Рон изо всех сил ударил мордатого ногой, сильно усложняя себе остаток жизни (вторую ногу он высвободить не смог). Пытарь рухнул опрокидывая спиной жаровню, на краткий миг обретая хвост жар птицы. Прут отшвырнуло в стену, оставив на камнях искрящийся росчерк. Вывалившийся, раскатившийся и вспыхнувший уголь пристал, прилип, приварился к спине мордатого, осыпая пламенную труху под резинку трусов. Столь продвинуто ранимый пытарь взревел визгливо и иступленно. Выпучил глаза из глазниц и вскочил хватая ртом воздух, а руками первый подвернувшийся тяжелый предмет:
– Погань такая ... !
Подручный его опередил, оттеснил, спасая узнику жизнь. Голова Рона маетно впечаталась в жесткий подголовник, получив прямой в зубы, и космодесантник без провожатых отправился в нокаут.
Ресницы правого глаза слиплись поредев от крови сочащейся из рассеченной брови. В ноздрях раздувались и лопались ярко-розовые пузыри. Припухший кровавой облачностью мир проступал низринув каменный небосвод. Рону больше не разрешали терять сознание и проваливаться в спасительное забытье, в прострацию, в пелену, поднося всякий раз к его расквашенному носу смоченный тампон. И даже сквозь кровавые сопли сильнейшая химическая вонь как новый удар прошибала мозг заставляя его работать.
Пытка может быть быстрой и мучительной либо медленной и изощренной. Рон утратил ощущение времени, как парное мясо не помнит свое превращение в отбивную.
Стискивал зубы,
до хруста.
И боль на душе,
чтобы не было пусто.
Чудовищные, одаренные коновалы и выродки били его капитально. По всему телу горел муравейник с непрерывным движением боли. Подручному пытарю приходилось оттаскивать мордатого, чтобы тот в запале не забил узника насмерть.
Рона заново переплели ремнями, но он продолжал биться и пытался вырваться. Раздраженная воронка рта плевала в самое ухо:
– Я заставлю тебя говорить! Почему ты молчишь?!
– Я киваю,- кровавым студнем промямлил Рон и получил очередной удар ...
Надо держаться. Медленно лопается кожа и ... удержу нет ... рвется пронзительный крик ...
Чтобы не откусить от боли собственный язык Рон пошире открыл рот и орал заглушая боль хлынувшим горлом воплем. Ему так хотелось.
Тумаки и плети
Мне родные дети
Прочая родня
Дыба
Брусничной россыпью остывали разбросанные по полу угольки.
В помещении было накурено, сковав дымной пеленой ожидание результата. Старший командный состав Фракены заседал за палевой цитаделью мутновато-зеркального стола. Форма была разной, как и люди ее носившие: горно стражники, командование охраны железных дорог, ранговые капитаны военно-речного флота, высшие офицеры управления тайной службы, спец войск безопасности и ополченцев.
Лопасти вентиляторов под потолком корежили затянувшееся напряжение. Заминка на плохом месте тянулась недопустимо долго. Тлеющие до фильтров сигареты томились в ожидании большого результата. Столбики пепла осыпались.
Глава управления тайной службы Грау Альвес Пешеван проворно ступил через порог на паркетную разбежку пола, привычно швырнул на вешалку мягкий берет с кокардой и уже проходя вдоль стола за спинками стульев проговорил:
– Захваченные вражеские диверсанты полезных признательных показаний не дают,- деловой тон дополнял твердый и быстрый взгляд Пешевана. Он двигался во главу стола, поправив бортовку кителя без тени малейшего расстройства и продолжал говорить:
– Понимая что они пошли в глубокий отказ применена степень дознания для особо упертых,- Пешеван опустился на стул, позвал энергичным жестом к себе Самородова и указал ему на стул рядом с собой.- Мы рассчитывали, что хотя бы один из трех не окажется безнадежно молчалив,- ноздри орлиного носа едва заметно трепетали.
– Носимся с этими гадами как с писаной торбой,- с пылкой ненавистью прошептал Самородов садясь рядом с Пешеваном.
– До известной степени вы правы, Валера.- Он повернул свое скуластое лицо к пехот-командеру.- Мы оба чуточку помешаны на деле которому служим и от этого в запале можем принять не правильное решение. С ними так нельзя,- прищуренные, горящие крохотными обсерваториями глаза демонстрировали полет мысли.- Мы можем обогнать их лишь в том, в чем сами им не равны. А для этого нужно узнать в чем они не равны нам.- Пешеван потер ладошкой обширную лысину, прогоняя ломоту в крупном затылке.- Я и сам себе боюсь признаться до чего я могу быть прав. Это я вам как аналитик утверждение выношу.- Зубр управления тайной службы повел мускулистыми плечами.
Командующий военно-воздушной базой "Форавец" эскадр-командер Роззел присутствовал лично. Обида за гибель "Соколарисов" заранее составило его мнение и управляла волевым решением эскадр-командера отвергать и изобличать. В таком состоянии он и взял себе слово:
– Я человек широчайших взглядов, к тому же еще летчик, по этой причине поверхностно думать не умею. Любая часть правды - есть такая же ложь,- Роззел насупил губы начиная нагнетать атмосферу.- Кто настоящих причин не знает, тот пытается уповать на случайность. Мне сдается вы тянете время пытаясь сокрыть свою топорную работу и не более того,- его гладкая, литая лысина сверкала, а щеки пошли розовыми пятнами от негодования. Это была его публичная месть за гибель эскадры.
Грау Альвес Пешеван бросил на него острый, как коса смерти, взгляд:
"Вот так служим, достойно участвуя в достойном деле. Думаем про одно. А когда приходит время поиска нетривиальных решений, среди высшего звена силовиков дефицит взаимного обожания."
Теперь он смотрел на Роззела спокойно и строго. И с тем же подчеркнутым спокойствием ответил ему:
– Вы не правы, поверьте. Я иду от своего понимания, а оно подвержено изменению ...
Многие слушали и кивали непонятно кого этим поддерживая.