Стихотворения
Шрифт:
Людям,
Воспитанным на васильке и ромашке,
Зеленое растение под названием кактус
Покажется при первом знакомстве:
а) некрасивым,
б) смешным,
в) асимметричным,
г) нелепым,
д) безобразным,
е) претенциозным,
ж) заумным,
з) формалистичным,
и) модерновым,
к) разрушающим музыку и пластичность формы,
л) нарушающим традиции и каноны,
м) бросающим вызов здравому смыслу,
н) бьющим на внешний эффект и становящимся
И вообще уродливым и колючим,
Пытающимся путем скандала
Затмить ромашку и василек.
А между тем
Любители разведения кактусов
Привыкают к их неожиданным формам,
К их удивительной графике,
К их индивидуальности,
Когда неповторимы два экземпляра
(Простите, что так говорю про цветы!),
А привыкнув, любуются
И находят, представьте,
В этих бесформенных и колючих уродцах
Бездну острой и терпкой красоты.
Ложь.
Клевета.
Они не бесформенны!
Песок под солнцем то бел, то ал.
По капле вспоены, пустыней вскормлены.
Художник-шизик их рисовал.
Конструктор-гений чертил проекты
В ночной кофейно-табачный час,
Чтоб некто Пульман, Леонов некто
Потом выращивали их для нас.
Табак и кофе. Да, да, конечно.
Но согласитесь, тверда рука.
И каждая линия безупречна
И я бы даже сказал — строга.
Была фантазия неистощима,
Быть может, было и озорство.
Но в каждой черточке ощутимо
Живут законченность, мастерство.
И я,
Посетив коллекционера,
Четыре часа подряд разглядывал
Триста восемьдесят
Маленьких, четких кактусов,
Неожиданных,
Нелепых,
Асимметричных,
Бросающих вызов здравому смыслу,
Нарушающих традиции и каноны,
(С точки зрения ромашки, с точки зрения березового листа).
Но были конструкции полны изящества,
Но художник-скульптор не дал промашки,
И мне открылась их красота.
Разглядывать каждого, а не поле,
Выращивать каждого, а не луг.
И,
Хотя нас этому не учили в школе,
Вы душу каждого поймете вдруг.
Они естественны,
Как раковины, кораллы, морские рыбы,
Они разнообразны,
Как плывущие летние облака.
После крепких и пряных напитков
Вы едва ли смогли бы
Довольствоваться вкусом теплого молока.
Я не брошу камня в одуванчик и розу,
Они прекрасны и не виноваты,
Как жасмин,
Как лилии на зеркале
Но с некоторых пор вы поймете,
Что для вас пресноваты
листочки,
цветочки,
стебельки,
лепестки.
1976
ЧАЕПИТИЕ РЯДОМ С ПТИЦЕЙ, СИДЯЩЕЙ В КЛЕТКЕ
Женщина меня угощала чаем,
А дверь на балкон была открыта.
На балконе стояла клетка,
В клетке сидела птица.
Вот экспозиция.
Некоторые подробности и детали.
К чаю было клюквенное варенье,
Конфеты «Каракум»
И печенье
Под названием «Крымская смесь».
Чай был горячий, крепкий.
Мы пили его из фарфоровых чашек,
В чем, конечно, особая прелесть
Есть.
Женщина без умолку говорила.
Она была одинока, она страдала.
Она хотела, чтобы я, зашедший случайно,
Понял все ее тридцативосьмилетнее отчаянье.
Но разница состояла в том,
Что она говорила, глядя на скатерть,
На свои, теребящие скатерть, руки,
А я ее слушал, глядя на клетку,
На птицу, сидящую в клетке
И производящую щебечущие звуки.
Я не очень хорошо разбираюсь в птицах,
Но, кажется, это был просто чижик.
Клетка вся из тонких и крепких проволок,
Как бы сквозная,
С округлой крышей,
С перекладинками,
Укрепленными на разной высоте,
С кормушкой (налить водички)
И с шустрой птичкой
При клювике, крылышках и хвосте.
Балкон с перилами, с клеткой, с птицей
Парил на высоте двенадцатого этажа.
Громоздясь домами, лежала вокруг столица.
На деревья приходилось смотреть не снизу, а сверху.
Был май, и зелень была свежа.
По перилам балкона сновали возбужденные воробьишки.
Они прилетали к пленнице в гости.
Посочувствовать,
Поделиться птичьими новостями.
Впрочем, возможно, их привлекла кормушка,
Конопляное семя, подсолнухи.
Но, увы, — не достать.
Я наблюдал за их маневрами,
Я слушал их оживленное чириканье,
А женщина за столом продолжала страдать.
— Ты понимаешь, я одинока.
Мне тридцать восемь.
Ждать больше нечего. Он звонит так редко…
(Чижик семечко расклюет и бросит,
Расклюет и бросит,
Воробьишки все это видят,
Но, увы, — не пускает клетка.)
Ты понимаешь, я измучилась, я устала.
Годы проходят, жизнь проходит,