Отныне мудрой Эры ход В бореньях тяжких начиная, В дому своем навек народ — Хозяин устроитель края.Там, Дню теперь в глаза «не в бровь»,Иное выявила Новь —Немеет речь, не верят очи:На трон царей воссел Рабочий!
Беженцы
Отрепья бывшего народа,В взгромоздясь на Макадам,Не зря, что скверная погодаГулять пустилась по полям.В грязи под спешною толпой,Стеснившимся колесам ввержен, —Ребенка трупик голубой,Грядущей жизни Слабостержень.Последователям диет,Одевшим в хлад «демисезон»,Широковольный
белосвет,С курносою мадам под ручку,Вояжем знать не воспрещенПод непогоду, веер-тучку…
Байкал
Когда истерплешь все одеждыО верстовую гладь столбов,Океанической надеждеДушевно прянуть не готов, Когда безмерностью равнинной Материка — пресыщен взор (Тайги — лесного исполина Аквамариновой узор)Гранитным выспренним карьеромНе к ледникам ли льдистых розБайкалских скал — сугубо серых,Взор сухопутника на веруВ порыв, весело, волну, галеруНаш бросил гулкий паровоз?
Осенней ночью виден косогор,Далекий лес прозрачный и немой —(Гробу зарубленный бессильный Святогор)Слегка туманною означенный луной!..Поля темны, унылы и печальны(Нет никово живого на земле —?!)Лишь облак мчится тень зеленых дальнихСвященной неба полумгле…Какая тишь…, лишь кровь звенит ушахКакая даль, — (чуть скрытая туманом)…Но вот!.. неверный оку взмахВновь спрятан рощиц караваном…Чуть слышный отклик — медию проплаканИ снова тишина зовущая века…И вдруг через холмы, колебля яркий факел,Через леса, овраги, тмящий облака,Гоня перед собой снопом огня и пара,Безумно скачущих по оспинам равнин,Толпу теней, как жертву некой кары,Возненавидев сей роскошно взросший сплин,Внезапу взрос, бегущий диким воем,Триадою пронзительной огней,Косясь вокруг — и прыгая ковбоемЭкспресс, испуганный пустынностью полей…
Сибирь
Мы ведали «Сибирь»!.. Кеннана,Страну — тюрьму, Сибирь — острог.На совести народной рануКто залечить искусный смог? Всем памятно о Достоевском: Согбенно каторжным трудом Отторгнут набережной Невской, Он не измыслил «Мертвый Дом».Но ныне там пахнуло новью!Пусть прежнесумрачна тайга.Зубовноскрежетом и кровью Подвластна горькому злословью, Сибирь — гробница на врага Навек помечена: «в бега».
Омск-Иркутск, 1919
Воспоминание
Русь расписалась полночи осенней — Бездонных клякс, сугубость темноты. Обглоданный кустарник вдохновенней Топорщит ветром вздыбленно кусты.Слетаются и каркают вороныО черных днях, о прошлом… про расстрелКогда у изб белелися погоныИ в зареве родимый край горел. Ночь ненасытно лапала поляны, А дождик мелкий из последних сил На труп борца, измаранный углями, Сосредоточенно и мудро моросил…Война прошла, но осень неизбывна…Свободой ветер снова восхищен.Он в бархат темноты слоняется забавно,Как пьяный дьяк с веселых похорон.
1923 Нью-Йорк
Революционная осень
Для нищих,
для сирых, для старыхНаступит холодный покой,Где отзвук бездушной СахарыЗа глаз ухватился рукойОсенние листья для бедных —На лужах хрустящий ледок…А нищие в мире несметныКовчег их не выстроил док!..Нужда разметалась потопно —Не залиты ею дворцы!Но верьте: бесповоротноНамечены оргий концы.И это осеннее салоНа пульсе течения рек —Отмщенья намеком по заламОтыщет паркетовый трек!
Путь
Тропа моя обледенела,Вилась по глыбе снеговой.Едва парах лазурь синела,Безбрежно встав над головой. И этой девственной пустыне Мертворожденная душа Влеклася тайны благостыней Под игом крайним рубежа.
Конец «рождественской елки»
В сене, в луне добродушная телкаТенью загона выходит к стеклу —Ее интригует огнистая елка,Тянется мордой к теплу.В русской деревне — смазные избушки,Праздником шамкать старух,Квасом, в глотках, ароматно краюшку,Святками тройкой ухабисто дух.Все, утомяся полей толчеею,Льдистобуранов российских алтарь —Елка пред ним расцветилась свечою —Искры мороза жемчужат, как встарьВремя идет, изменяется вера;Зайцы, в забытый забравшися пчельник,Будут на елку навешивать звездыВ синий и чтимый старухой сочельник…Нашей эпохою: радио — храмы!Библия — вечные своды наук!!!Патеры, дьяконы, рабби и ламыТолько невежества темного звук.Где же цветная сочельников елка,Свечечек детских невинноогни? —К ней из загона пушистая телка,Да зайцы оравой примчатся одни.Прыгать, резвиться полянные детиБудут вкруг елки пахучих ветвей.Где нависают морозные нитиРубила святок России полей.
Картина Бориса Григорьева
(Сонет)
Ее звериное начало —Распоясавшийся кабак…Полей свободы Руси — мало.Где ветер носит лай собак… Звенят телег ее железки До ночи черные горы И в осень спелых перелесков Вкопались глазные костры.Перед мужичьим сбитым сходом,Где оттиск на земле подков,Поев краюху с желтым медом Не заплетет ржаные косы Богиня зимних русаков, В кумач одетая раскосо.
1923 Нью-Йорк
Жена Эдгара
В Бронксе сохраняется хижина, где в 1846-8 гг. жил и писал Эдгар По. Теперь американцы тратят массу денег на постановку памятников великому поэту.
Лязгают пасти собвеяИм никогда ничего не жаль.Вот она — аллеяПо которой бродит печаль. И хорошо, что здесь пустынно И сырой ночи туман. Ночь не покажется длинной Для невсхожих семян.А, если и выйду наружу,То старый виден коттедж.Покоя его не нарушу,По примеру круглых невежд. Домик в отдаленном Бронксе. (Еще немного и будет парк.) На полночном окраин прононсе Имя — сущий подарок!Вспомним с молитвой Эдгара,С молитвой безумий и зла!С дыханием бедноугара,Где честность неуязвима!! Поэт путешествий и мрака, Захватчик всех бедняков, Без полировки и лака Не исчезающий средь веков.Будем читать и славитьВеликого Эдгара По.Делать мы это в праве,Идя талантов тропой. И в Бронксе на стены коттеджа, Наложим шпаги строк: «С тобой мы не были прежде Грядущее жребий сберег!»В бедном узком чулане:«С гладу мертва жена»…Это было туманеОкраин Нью-Йорка на!