Странная любовь доктора Арнесона
Шрифт:
– Но вы не отрицаете, что мисс Крейн могла разгласить некие сведения, которые повредили бы вашей репутации?
– Именно так, – кивнул доктор.
– Это было нечто противозаконное? – Каннингему показалось, что он начал понимать. От близких друзей доктора он слышал, что тот был довольно равнодушен к женщинам – до встречи с Каролиной Крейн. Но что, если его отношения с мисс Крейн были вовсе не любовными? Что, если они служили ширмой для чего-то другого, нарушающего законы природы и общества?
Доктор вдруг рассмеялся. Странным блеющим смешком, неожиданным при его низком голосе и сухой манере говорить. Глядя на ошеломлённого инспектора своими
– Если б я знал! Случай настолько необычайный, что в современном законодательстве он попросту не предусмотрен.
– То есть вы не… ээ-э? – Каннингем, привычный к расследованию убийств, спотыкался, когда речь заходила о подробностях чужой сексуальной жизни. Доктор снова засмеялся.
– Не любитель мальчиков, вы хотите сказать? Нисколько; ничего кроме мелких юношеских экспериментов, как у всех. А Каролина Крейн не была любительницей девочек. И давайте закроем эту тему.
– Доктор Арнесон, – спросил инспектор, – вы понимаете, что вас подозревают в убийстве? Нужно ли объяснять, чем это грозит вам по законам нашей страны, если присяжные признают вас виновным?
– Мне это известно, – Арнесон вернулся к прежнему тону холодной раздражительности. – Но я не виновен. Я не убивал Каролину, и даже ваш полиграф – совершенно, на мой взгляд, ненаучная штуковина – это подтвердил.
– Показания полиграфа пока ещё не являются решающим основанием для вердикта, – возразил Каннингем. – Если вы не убивали мисс Крейн, то будьте добры объяснить, куда она делась. Человек не булавка, чтобы просто так взять и потеряться.
Арнесон заскрипел зубами.
– Как вы не понимаете! Именно это объяснить сложнее всего. Даже если бы я набрался духу рассказать об этом, мне бы всё равно никто не поверил. Меня упекут в сумасшедший дом. А это для такого человека, как я, в сто раз хуже виселицы.
– Выпейте воды, – Каннингем протянул ему стакан. Доктор помотал головой.
– Спасибо, не надо.
– Надо ли вас понимать так, что в этом деле замешано нечто сверхъестественное?
– Не знаю, можно ли это так называть, – устало сказал Арнесон. – Современная наука куда менее ясно представляет себе границы своих полномочий – как и границы естественного, – чем наука прошлого века. Позитивизм исчерпал себя. Но я не думаю, что люди вроде сэра Артура Конан Дойля правы, ударяясь в мистику со спиритизмом и феями. Просто существуют природные феномены, пока ещё не описанные наукой.
– И эти феномены ответственны за исчезновение мисс Крейн?
– Совершенно верно. Большего я вам сказать не могу.
– Короче говоря, мисс Крейн утащили феи, но вы стесняетесь называть их феями?
Арнесон прикрыл глаза.
– Неостроумно, инспектор, – тихо проговорил он. – Вы даже не пытаетесь вникать в суть того, что я вам сказал. Какой толк, если я скажу вам больше? Вы сами не хотите меня услышать.
«Топчемся на месте», – сердито подумал Каннингем. Он решил сменить тему.
– Как вы считаете, а ваш ассистент Стивен Роу мог убить её?
Доктор вздрогнул, как от удара электрическим током; его зрачки расширились.
– Вы шутите? Теперь и бедняга Роу стал подозреваемым?
– Официально – пока ещё нет, – внушительно сказал Каннингем. – Но всё к тому идёт.
– Да нет же, это чепуха, – страдальчески сморщившись, проговорил Арнесон. – Оставьте его в покое. Вся его вина в том, что он спал с Каролиной. Разве теперешние законы это запрещают?
– Что вы имели в виду под «теперешними», доктор Арнесон? –
– Берёте на себя мою профессию, инспектор? Не придавайте слишком большого значения обмолвкам.
Инспектор пропустил его слова мимо ушей.
– Вы имели в виду, что в другие времена связь Роу с мисс Крейн подлежала бы наказанию? Поясните.
– Поймали, дорогой инспектор, – Арнесон вымученно ухмыльнулся. – История знает немало примеров чересчур строгого отношения к связям между мужчиной и женщиной. Например, в средневековье мужчину могли сжечь на костре за связь с еврейкой.
– Не пытайтесь морочить мне голову, – проворчал Каннингем. – Каролина Крейн не еврейка.
– Она нечто похуже, – загадочно отозвался доктор. Каннингем беспокойно всмотрелся в его лицо. Неужели всё-таки сумасшедший?
– Вы настаиваете, что мисс Крейн представляла из себя нечто сверхъестественное? И этим объясняется её исчезновение?
Арнесон опустил кудрявую голову и прикусил губу.
– Я же сказал, я не люблю слова «сверхъестественное». Но если вы не можете мыслить в других категориях, то, если угодно – да.
– Ясно, – сквозь зубы процедил инспектор. Его скепсис был слишком очевиден. Не поднимая глаз, Арнесон сказал:
– Я предупреждал, что вы мне не поверите. Прошу вас, позвольте мне не рассказывать вам больше.
– Что ж, доктор, – прищурился Каннингем, – не хотите говорить – не надо. Смею вас уверить, мы и сами до всего докопаемся.
Он сделал констеблю знак увести подозреваемого. Оставшись один в холодной допросной, в режущем глаза свете газового рожка, он потёр рукой висок и полез в карман за баночкой аспирина.
10. Из дневника Сигмунда Арнесона
24 июля 1923. Что за мучительство? Она нарочно затягивает с ответами. В чём смысл? Если она хотела преподать мне урок, то хватило бы и одного раза. Подозреваю, что она догадывается, как я извожусь в ожидании её писем, и получает удовольствие от моих мучений. Я недооценил её проницательность и знание человеческой природы. Боюсь, в своих письмах я слишком раскрылся ей – что ни мой претенциозный слог, ни куртуазные выверты не мешают ей видеть меня насквозь. Что ж, тем хуже для неё. Я просто обязан взять реванш и отыграться, когда представится случай.
11. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 5 августа 1923
Дорогая Каролина,
вы, кажется, взяли за правило тянуть с каждым ответом чуть ли не неделю. Мне неясно, в чём смысл этого правила, но, раз вы его установили, я вынужден покориться. Хотя не могу не признаться, что это меня крайне огорчает – ведь целью моего знакомства с вами было узнать о вас больше, а это довольно затруднительно, когда вы так редко мне пишете.
Если моё поведение показалось вам грубым или обидным, готов принести самые искренние извинения. Я по-прежнему не оставляю надежды увидеться с вами. Тогда вы, может быть, составите обо мне более благоприятное впечатление. Я заранее соглашаюсь на любые условия встречи, которые назначите вы – день, час и место. Я вверяю себя вам, и даже если в условия будет входить, чтобы я был с завязанными глазами и под дулом пистолета, я готов принять это условие. Видите, какие безумные вещи я вам пишу. А всему виной вы, очаровательная модель Уильяма Блэкберна.