Страсти по Феофану
Шрифт:
Серафима закатила глаза:
— Токмо не стращай. Я уж позаботилась: коль со мной что-нибудь случится, верный человек донесёт великому князю, кто виновен в моей кончине.
Подивившись коварству сурожанки, Софиан поднялся:
— Значит, так: или ты берёшь эти шестьдесят рублёв, миришься с Симеоном и навек забываешь о своих кознях, или голой, босой и разведённой убираешься из Москвы, к своему папашке. Это я устрою. Живо выбирай.
Та немного сдала назад:
— Ладно, семьдесят — и расстанемся по-хорошему.
Он вздохнул:
— Хорошо, согласен. Остальные десять привезёт Симеон,
— С превеликой радостью.
Может, тем и закончилась бы эта отвратительная история, если б не приезд Серафиминого старшего брата, спутавшего карты всем действующим лицам. Он явился в июне 1394 года и заявил: Некомат отныне прекращает торговать с Русью, так как Русь братается с Тохтамышем, дни которого сочтены; стало быть, и Русь подвергнется в скором времени нашествию Тамерлана-Тимура; а зачем тратить деньги на гибельное дело? Более того: распорядился увезти в Сурож Серафиму с мужем и, коль скоро выразит желание, Феофана с семейством.
Дочка Сурожанина заупрямилась, отказалась ехать. Симеон — тем более; он хотя и примирился с супругой, но обид не забыл и не посещал её спальни, жил в отдельных палатах. Но зато Дорифор отнёсся к сообщению гостя из Крыма более чем серьёзно. И решил, что Арсений, Даниил и Гликерья убегут из Москвы непременно; сам же он останется и последует за Еленой Ольгердовной, если та уедет с детьми; вместе с ним решила остаться и Лукерья.
К августу Некоматович продал москвичам свои лавки и остатки товара; разобравшись в скандале зятя и сестры, возвратил Софиану пятьдесят рублей из семидесяти и пообещал довезти его родичей до Тавриды-Крыма безвозмездно. Черного-старшего уломать не сумел, а сестру чуть ли не связал и заставил ускакать силой. 18 августа отправлялись в путь.
Проводы прошли более чем грустно. Даниил ехал скрепя сердце, без желания, лишь заботясь о сыне и жене. А Гликерья всё время смахивала слёзы, прижимая к себе Арсения. Только Сеник вёл себя беззаботно — пятилетнему, ему путешествие представлялось сказочным приключением, он не видел опасностей и не думал, что, возможно, расстаётся с дедом навсегда. И Лукерья плакала, так привыкшая ко всем домочадцам, словно это были родные дети. Симеон Чёрный хмурился и больше молчал.
Посидели на дорожку, начали прощаться. Феофан поцеловал дочь и сказал напутственно:
— Ну, держись, родная. Верю в лучшее. Отсидитесь в Суроже, а потом вернётесь. Свидимся, Бог даст.
— Папенька, родимый, — лепетала Гликерья, — береги себя. Коли сей Тимур подойдёт, не сиди в Москве, убегай с князьями. Если что-то с тобой случится, я не вынесу этого.
— Будет, будет, милая, не переживай. — И склонился к внуку: — Ну, мальчонка, не хворай, не капризничай и веди себя как большой, слушайся родителей. В Суроже привольно — море голубое, солнце жаркое, фрукты наливные. Набирайся сил, подрастай, взрослей. И порою вспоминай обо мне в молитвах.
Сеник удивился:
— Отчего ты не едешь с нами? Вот бы вместе поплавали, покатались в лодке!
— Не могу, золотко: дела.
Братья Чёрные крепко обнялись, пожелали друг другу счастья. А Лукерья плакала и крестила всех.
Наконец, погрузились в приготовленные возки, слуги растворили ворота, и возницы щёлкнули хлыстами застоявшихся
— Ах, как тяжело! — вырвалось у Грека.
— Мы ещё увидимся, верю твёрдо, — пробасил Симеон.
— Да храни их Господь, любезных, — тяжело вздохнула монашка.
Дорифор не мог и помыслить, чем окончится для него эта крымская эпопея его родных.
Глава вторая
1.
Тамерлан-Тимур был монгол, но происходил из другого рода, не имевшего отношения к Чингисхану. Он считал себя потомком легендарной прародительницы монголов — Алан-Коа, но формально не имел права занимать Золотоордынский престол. Говорил по-тюркски и давно уже принял ислам с мусульманским именем Тимур. В юности в одной из битв охромел, отчего его и прозвали «Темур-Ленг» («хромой Тимур»), что превратилось у европейцев в «Тамерлана».
К 1394 году он, великий военачальник, захватил обширные территории в Средней Азии, Персии и на Северном Кавказе. На пути к Европе главным его противником сделался Тохтамыш. В нескольких битвах то один выигрывал, то другой, но решающее сражение было ещё впереди.
Тохтамыша поддерживали русские, литовцы и поляки; даже арабы-египтяне присылали свои войска.
За Тимура были Самарканд, Бухара, Хорезм, весь Азербайджан, — в общей сложности 200 тысяч воинов.
Сеча произошла 15 апреля 1395 года в низменной части Терека. Хан Золотой Орды потерпел страшнейшее поражение и бежал в Сарай. Тамерлан отправил ему вдогонку часть армии, с основной же силой навалился на Русь.
С ходу взял Елец и Рязань, выслал разведчиков на север, к Коломне, подготавливая бросок на Москву.
Приближалась тринадцатая годовщина разорения города Тохтамышем. По примеру отца, князь Василий Дмитриевич с семейством скрылся в Костроме (якобы тоже собирал там войска), а свою столицу поручил всё тому же Владимиру Андреевичу Храброму. В Белокаменной оставалась и Елена Ольгердовна, значит, Феофан тоже не уехал; вместе с Симеоном, несмотря ни на что, продолжал расписывать церковь Рождества Богородицы, а на просьбы Лукерьи не ходить в Кремль, отсидеться в подполе, каждый раз отвечал: «Пресвятая Дева не позволит нам умереть». Никуда не подался и Киприан. По приказу митрополита, из Успенского собора города Владимира взяли в день Успения Богоматери (15 августа) чудотворную икону «Умиление» и затем, 26 числа, установили в Успенском же кафедральном соборе в Москве. Москвичи ходили целовать её и смиренно молили о заступничестве.
В ночь с 26 на 27 августа Тамерлан увидел во сне Пресвятую Деву Марию в развевающихся пурпурных одеждах; шла она из Москвы и вела за собой огромное воинство, грозное, решительное, беспощадное. Весь дрожа, он проснулся в жарком поту. Утром, выйдя из палатки, бледный и задумчивый, объявил подчинённым, что решил завершить поход и захватывать Московское княжество не намерен. Сильно припадая на левую ногу, доблестный Тимур подошёл к коню и, поднявшись в седло, ускакал из лагеря. Все его соратники недоумевали. Но последовали примеру своего предводителя.