Страж
Шрифт:
Рука Фердии медленно поднялась, пальцы почти прикоснулись к лицу Кухулина. Фердия заговорил, и его голос походил на шорох осеннего ветра в опадающей листве.
— Отнеси меня… на другую сторону. Я бы хотел умереть… на… на ольстерском берегу.
Кухулин на мгновение замер, потом молча повернулся и пошел по воде туда, где стояли мы с Оуэном. Мы отошли в сторону, чтобы не мешать, и Кухулин осторожно положил Фердию на мокрую траву. Фердия был еще жив, но его губы уже посерели, а на лицо легла тень плаща Харона.
Он попытался улыбнуться, но боль снова искривила его губы. Кухулин открыл рот, собираясь что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Слезы катились по его лицу, оставляя на покрытых грязью щеках кривые бороздки.
Голова Фердии откинулась назад. Кухулин приподнял ее. Из уголка вялого рта стекала тонкая струйка крови.
Кухулин поднялся, голова его была опущена.
Я услышал за спиной какой-то шум и резко повернулся. Из-за ветвей за нами наблюдали двое коннотских мальчишек. Свет был очень тусклым и, если бы они не зашумели, мы могли бы их и не заметить. Я хотел было сделать им знак, чтобы они уходили, но в этот момент их увидел Кухулин. На секунду его глаза невероятно расширились, а в следующее мгновение он, схватив меч, бросился в их сторону. Мальчики развернулись и кинулись наутек. Я поспешил вслед за Кухулином. Когда я оказался на вершине холма, моему взгляду открылся вид заполнявших весь горизонт войск Мейв. Я был потрясен, уже успев забыть, какая у нее огромная армия. Я видел, как Кухулин догнал мальчиков, бежавших плечом к плечу. Пробежав несколько шагов буквально за их спинами, он поднял кулак и ударил сначала одного, а потом другого. Они на всей скорости полетели на землю. Кухулин схватил одного из них и рывком бросил на спину другого, после чего поставил сверху ногу и приставил острие меча к горлу верхнего мальчика. Ребятишки лежали не шевелясь. Мне было видно, что грудь верхнего мальчишки тяжело вздымалась под тяжестью ноги Кухулина.
Они успели спуститься примерно на треть холма и находились сейчас на выступе, по которому проходила овечья тропа. Кухулин несколько мгновений стоял неподвижно, потом откинул назад голову и закричал. Этот крик иглой пронзил мой мозг, — такое же ощущение я испытал, когда однажды понял, что вот-вот умру. Внезапная вспышка света со стороны раскинувшегося впереди лагеря заставила меня на мгновение закрыть глаза. Все воины Мейв одновременно повернулись к нам. Тысячи бледных лиц, отражаясь в огнях костров, вспыхнули, словно молния. Эти лица были обращены к стоявшему на холме Кухулину. Все увидели на фоне неба высоко занесенный меч, а потом — как этот меч опускается. Кухулин нагнулся и поднял отрубленные головы. Он высоко поднял свои страшные трофеи, повернулся, словно дискобол, снова развернулся и швырнул их прямо в середину лагеря. Я увидел, как головы, подскакивая, подкатились к шатру Мейв и исчезли. Кухулин повернулся и направился в мою сторону. Его лицо, бледное, цвета старых костей, было покрыто потеками крови, вылившейся на него, когда он держал в поднятой руке отсеченные головы. Кухулин остановился и молча посмотрел на меня.
— Что? — спросил я, не понимая, чего он хочет.
— Они не представляли никакой опасности. — Голос его был хриплым, скрипучим, как у старика. — Они были всего лишь детьми. Скажи мне это.
Я едва заметно покачал головой и забрал у него меч. Выпуская оружие, он качнулся, словно невидимый кукловод отпустил державшие его ниточки. Его плечи опали, голова поникла. Я взял его за руку, и мы молча пошли обратно, в наш лагерь. Перед последним поворотом тропинки он повернулся ко мне. Глаза его были мокрыми от слез, голос сиплым и тусклым.
— Это ведь неправда, верно? Я его не убил. Он там. Целый и невредимый. Он ведь жив, правда?
Я обнял его за плечи, помогая удержаться на ногах. Мы продолжили путь туда, где лежало тело Фердии.
38
Кухулин
— Лири, вытащи из него мое копье. Я не могу оставить оружие.
Я посмотрел на Фердию, который лежал, серый и холодный, с Гай Болгой в животе, и почувствовал, что мой желудок начинает протестовать.
— Я не могу.
— Ты должен это сделать. Я уже давно не брал его в руки, поскольку не хотел иметь нечестное преимущество против кого бы то ни было, а теперь впервые использовал для того, чтобы убить своего друга. — Он поднял голову и посмотрел в ту сторону, где расположились коннотцы. — Это она его послала. Мейв заставила его прийти. Он бы не пошел против меня, если бы они его не заставили. И они же вынудили меня его убить. — Я никогда не слышал, чтобы он говорил таким холодным, бесстрастным тоном. Это было более пугающим, чем его гнев. — Теперь пощады не будет никому. Я применю этот магический гарпун, которым они заставили меня убить Фердию, против любого, кто встанет на моем пути, и буду продолжать драться, пока Мейв не умрет, или у меня не окажется сил, чтобы его поднять. Вытащи его, пожалуйста.
Я стал на колени прямо перед ним. Он смотрел сквозь меня так, словно перед ним до самого горизонта простиралась неподвижная водная гладь. Его глаза были мертвы, они стали серым камнем и мокрой пылью. Расслабленное лицо Кухулина было лишено всякого выражения, лишено жизни. В первый раз с тех пор, как я его знал, он выглядел старым, маленьким и безумно усталым.
— Хорошо. Я сделаю это, если ты отойдешь. Я не могу заставить себя, пока ты смотришь.
После долгой паузы, показавшейся мне вечностью, он, наконец, пошевелился. Когда я попытался ему помочь, Кухулин замер и начал двигаться снова только тогда, когда я отпустил его руку. Он медленно, с большим трудом поднялся на ноги и, ковыляя, побрел прочь. Я проткнул гарпун сквозь тело Фердии, так как вытащить его обратно было невозможно, смыл с него кровь и, завернув в кусок лайковой кожи, приторочил у седла. Потом я накрыл тело Фердии одеялом.
Покончив с этим, я зашел за куст и блевал, пока пятна желчи на земле не покрылись яркими крапинками крови.
— Все это было для него лишь игрой. Жизнь была просто игрой. Поэтому-то он все время и смеялся.
— Что?
Я стоял на коленях, смывая с губ кисловатые остатки рвотной массы и поливая шею водой.
— Он знал, что ты его понимаешь.
Этот голос принадлежал не Кухулину — он был ниже и более бархатистым. Обращались явно не ко мне. В то же время голос показался мне знакомым. Я повернулся. Кухулин привалился спиной к дереву, а перед ним стоял самый высокий человек из всех, кого мне доводилось видеть, облаченный в доспехи, матово сиявшие медью и сверкавшие серебром в лучах заходящего солнца. У него были золотые волосы, в руках он держал копье, наконечник которого торчал выше моей головы. В другой руке у него был небольшой кожаный мешок.
Кухулин положил ладонь на руку незнакомца.
— Я этого не хотел.
Незнакомец кивнул.
— Я знаю, — сказал он.
Я узнал этот тембр. Это был голос моего отца.
— Это ведь была игра. А то, что происходило до того, как он появился, со всеми остальными, было состязанием. Я подготовлен так, что им и не снилось, и только Фердия… — Кухулин сделал жест рукой, явно ничего в него не вкладывая. — Я бы оставил их в живых, им нужно было лишь уйти, но никто не ушел. А ведь они могли это сделать, и тогда бы я их не убил. — Голос его дрогнул. — Вот только Фердия. Только он не мог уйти. Все остальные могли бы остаться в живых, если бы захотели, но не он. А мы были братьями. Почему братья должны убивать друг друга?