Судьба. Книга 2
Шрифт:
Торлы ещё не спал — ребятишки его расшалились и он с удовольствием возился с ними на кошме, словно добрый медведь-пестун с несмышлёными медвежатами. Ребятишки визжали от восторга, Торлы рычал и рявкал на них, Курбанджемал в шутку сердилась — и все хохотали.
Как порыв холодного сквозняка тушит светильник, так появление Бекмурад-бая погасило веселье в мазанке батрака. Ребятишки ползком шустрыми ящерицами юркнули под своё дырявое одеяло, повозились там и разом высунули головёнки. Увидев, что чужой человек смотрит на них, спрятались снова и четыре
Что-то маленькое, но угласто-колючее шевельнулось в мохнатом сердце Бекмурад-бая. Но он давно привык давить в себе это шевелящееся. Он обвёл взглядом бедную мазанку и сказал:
— В город спешно ехать надо. Иди фаэтон запряги.
— Хорошо, хозяин, — послушно ответил Торлы.
— Сбрую возьми новую с серебряными бляхами. Она в той кибитке, которая за кибиткой Аманмурада стоит.
Торлы и Курбанджемал переглянулись — это была кибитка Узук.
— Старая упряжь ветхая, — с необычной доброжелательностью пояснил Бекмурад-бай. — Если ночью в дороге порвётся — трудно налаживать.
— Понятно, хозяин! — сказал Торлы.
В лице Курбанджемал не было ни кровинки, но сердце билось ровно и голос прозвучал спокойно и деловито:
— Иди… запрягай! Не заставляй ждать уважаемого Бекмурад-бая.
А несколько раньше, когда вместо ущербной луны, дынным ломтём покачивающейся на волнах пыли, ещё светило закатное солнце, в домик на плотине пришли Клычли и Берды. Сергей спросил, как дела. Оба ответили, что всё в порядке.
— Значит, письмо готово?
— Готово, — подтвердил Клычли. — Такое крепкое письмо написал, что будь у Бекмурада сердце с конскую голову — и то не выдержит! Семь раз подумает теперь, прежде чем за нож ваяться! От имени одного Дурды написал, но имена многих подписал и пальцы дал приложить.
— Где, кстати, сам Дурды?
— Должен подъехать. Они с Оразсолтан-эдже у какого-то родственника гостят.
— Неосторожно парень поступает! — нахмурился Сергей. — Ну, давай своё письмо, Клычли, почитай, а мы послушаем, как ты Бекмурад-бая пугаешь.
Клычли немного смутился.
— Нет письма. Я поторопился, Абадан уже послал. Думал, чем раньше Бекмурад-бай получит его, тем лучше. Абадан к отцу зайдёт, к Аннагельды-уста, а оттуда уже передаст письмо. Я неправильно сделал?
— Ничего, — сказал Сергей, — мы же всё равно заранее договорились, о чём надо писать и как.
Нина расстелила на ковре скатёрку, расставила чайники и пиалы.
— Пейте, друзья, чай, — сказал Сергей. — Пейте и веселитесь, а то Берды наш что-то совсем грустный сидит! Может, он шахиром стал и стихи сочиняет?
Берды не улыбнулся на шутку.
— Ай, что веселиться, братишка Сергей! Когда дрова сырые, огонь не горит. Плохие вести.
— Новое что-нибудь узнал? Так чего ж ты молчишь?
— Кому — старое, кому — новое… Узук в самом деле собираются убить. Вместе с Торлы. Я говорил ей: давай убежим. Спрячемся — никто не разыщет. Не хочет. Ребёнка бросить не могу,
— Не знаю! — засмеялся Сергей. — По мне, что тот, что другой — разница невелика.
— Не может! И Бекмурад-бай добрым не станет! Он — хуже шакала и воняет, как свинья! От своего не отступится, хоть ты палкой его по голове бей!
— Ударим! — пообещал Сергей. — Придёт время — не палкой, покрепче ударим чем-нибудь!
— Когда оно придёт? Когда у лягушки зубы вырастут? Легче верблюда в кумган запихать, чем твоего времени дождаться!
— Это скорей твоё время, чем моё, друг Берды.
— Если моё, отдай его мне сразу! Не таки, как нитку с веретена, у которой не знаешь, когда конец будет!
— Не торопись, друг, будет твоё время.
— Когда песок по камню взойдёт!
— Эх, как ты любишь своими пословицами кидаться! Прямо как в лянгу [47] играешь! Я могу вашей же, туркменской, пословицей ответить: «Торопишься — иди медленно».
— Пока я идти буду — Узук пропадёт, — буркнул Берды и сердито потянулся к чайнику.
— Она же сама надеется на лучшее, — вмешался Клычли. — А коль надеется, значит что-то есть — надежда на пустом месте не растёт. И письмо мы послали Бекмурад-баю…
47
Игра. Клочок шкурки с грузиком бьётся внутренней частью стопы. Цель — как можно больше не дать ему упасть на землю.
— Письмо!.. Ему письмо всё равно, что овод для моего жеребца: хлопнул мимоходом копытом по брюху — и нет овода!
— Оно — так, — согласился Сергей, — письмо не решает вопроса, но на большее мы пока не имеем права.
— Любить люблю, но топиться из-за тебя не стану! — съязвил Берды.
— Ты напрасно обижаешься, — миролюбиво сказал Сергей. — У меня душа болит больше, чем у тебя.
Берды недоверчиво хмыкнул, но смолчал.
— Долго что-то Дурды не идёт, — заметил Клычли. — Не попался бы какой собаке, бродящей по деньгам Бекмурада.
— Нынче собаки не по деньгам, а по трупам бедняков бродят, — сказал Берды. — Которые от голода умерли и лежат там, где упали!
— Ты меня не понял…
— Понял! Хорошо понял! Собаки трупы жрут, а Бекмурад возле них деньги подбирает.
— А тебя, оказывается, не надо политграмоте учить! — одобрительно сказал Сергей. — Разбираешься правильно!
— Научили! — Берды скрипнул зубами. — Научили разбираться, проклятые!
За дверью послышались голоса. Вошёл Дурды, держа на руках мальчика лет пяти. Вслед за ним вошёл мальчик постарше и девочка лет тринадцати, за спиной которой, крепко привязанный драной шалью, спал малыш. У неё, видимо, уже не было сил стоять на ногах, и она сразу же у порога присела на корточки.